да неужели это было на самом деле - чтоб хор в белых халатах пел: "Отрежем, отрежем Мересьеву ноги", а он им в ответ: "Не надо, не надо, я буду летать"? В общем, не верила, что развесистый апокриф, древняя фигушка в кармане, студенческая хохма, пережившая года и режимы, имела когда-то канонический оригинал, вполне серьезно исполнявшийся на оперной сцене. Оказывается - да! Все это было и длилось три часа! При товарище Сталине кромсать либретто С. Прокофьева никто не смел, и как было написано в нем "чти отца и мать твою", так и пело многоголосое эхо "мать твою, мать твою, мать твою". Полвека назад никто не отваживался поднять руку на хор хирургов, никто не мешал докторам поставить диагноз, чтобы они могли зычно, по-оперному огла-сить: "Гангрена! Гангрена!".
Это автору рассказали люди знаю-щие и серьезные, потому что - увы! - все это великолепие до наших дней не дожило. То, что представил саратовской публике режиссер-постановщик сценограф Андрей Сергеев, длится всего 1 час 40 минут. В общем, если в книге Мересьев стал короче на четверть, то в саратовском оперном театре - уже наполовину. Эдак можно бог знает до чего дойти... Естественно, от столь смелой хирургии произведение просто зияет пустотами и представляет собой набор сцен, сшитых на живую нитку. Я понимаю, совсем уж несусветное следовало убрать, но вырезать половину?
Да, текст Б. Полевого художественными достоинствами не блещет, и сама повесть, вполне, впрочем, симпатичная, к макулатуре все же ближе, чем к литературе. Либретто же (С. Прокофьев и М. Мендельсон-Прокофьева) рабски следует оригиналу. Но ведь музыка-то настоящая! Это же он, Сергей Прокофьев - автор оперы "Ромео и Джульетта" - написал! Уцелевшие фрагменты очень хо-роши - это и плач медсестры над Алексеем, и увертюра ко второму действию в исполнении оркестра под управлением народного артиста России Ю. Кочнева - такая очень советская музыка - раздольная, ныне совсем забытая.
Обычно премьеру играют с особым подъемом, но 28 апреля артисты оперной труппы просто поразили отсутствием драйва. Держались неуверенно, словно неловко им было участвовать во всем этом. Я понимаю, может быть, как-то неудобно выпевать реплики типа: "Какая нелепая смерть! Погибнуть, когда на всех фронтах рождается наша славная победа!". Но вялая массовка лейтенантиков в кульминационный момент танцев, когда только танцуют и ничего не говорят, - это почему? Собственно, роль самого Алексея (засл. артист России А. Багмат) исполнена добросовестно, может быть, прежде всего потому, что артист не стесняется текста который ему приходится петь. Остальные же явно не могут принять свои роли всерьез. Отсюда - провал практически всех кульминаций.
А, собственно, можно ли сегодня серьезно относиться к сценическому варианту "Повести..."? Как вообще ставить это произведение, если оно, по сути, - один большой комический прием? Соединение несоединимого. Начните петь по-оперному пафосно любую прозу - и будет смешно, исполните также любую напыщенную фразу из "Повести..." - и бурный хохот будет вам наградой.
Я думаю, что композитор и постанов-щик авангардных шоу Сергей Курехин, умевший работать с любым материалом, смело соединявший иронию и пафос, сделал бы из "Повести..." нечто удивитель-ное и достойное уважения. Ведь в этом тексте идет речь о человеке, который сумел подняться над судьбой. И не важно какие знаки были на его погонах и кто тот момент заседал в Кремле. При такой расстановке акцентов весь геройский антураж из звезд, пропеллеров и командиров хорошо бы вписался в ткань, насытил бы ее красной энергетикой, не выпирая на первый план. Но Курехин умер, и чего теперь фантазировать? Опера "Повесть о настоящем человеке" могла бы стать событием Собиновского фестиваля. А станет, скорее всего, просто курьезом"
|
(Голосов: 
