Классический форум-трекер
canvas not supported
Нас вместе: 4 232 040

Произведения пользователя b4de1


Страницы:   Пред.  1, 2, 3, 4, 5  След. 
 
RSS
Начать новую тему   Ответить на тему    Торрент-трекер NNM-Club -> Словесники -> Проза
Автор Сообщение
b4de1 ®
Покровитель талантов
Стаж: 16 лет 2 мес.
Сообщений: 167
Ratio: 6.036
100%
Ясельный стишок

Ночью Дрём придет ко мне;
Усну до солнышка в окне.
Как тени станут угрожать,
Покачает он кровать.
Сложит кости у постели,
Позаботится о теле.
Долгим сном заговорит,
Сон глубокий сотворит.
Если я умру во сне,
Он душу заберет к себе.

Sandman - песочный человек, который сыплет песок на глаза; аналог Оле-Лукойе с его сладкой молочной смесью.

Оригинал
Цитата:
Nursery rhyme

Sandman come to me tonight.
Comfort me ‘till morning light.
As darkness falls and shadows gloom,
I bid you welcome to my room.
Rest your bones beside my bed.
Lay your hands upon my head.
Cast your spell of slumber deep,
And stay beside me as I sleep.
If I should die before I wake,
I grant to you my soul to take.

_________________

drosus
Таланты
Стаж: 15 лет
Сообщений: 10581
Ratio: 46.058
100%
Откуда: Миры Фантазий
b4de1! Как всегда здорово!

К сожалению я английского не знаю, хотя глядя на подстрочник, моя интерпретация была бы иной, что-то типа:
сегодня тенями и печалями придёт ко мне Sandman, убаюкивая меня до утра.
я пригласил его и предложил посидеть возле моей кровати, положив руки мне на голову
а взамен пообещал отдать Душу, если умру во сне.

_________________
Чего Бог Не Дал, в аптеке не купишь... А равнодушье правит тем, кто Душу потерял совсем. Alx
b4de1 ®
Покровитель талантов
Стаж: 16 лет 2 мес.
Сообщений: 167
Ratio: 6.036
100%
Благодар.

Хотя смысл в оригинале действительно несколько иной, и фраза о костях - относится к усталости, но услышал песенку в хоррор варианте, отсюда и такой перевод (он, скорее, нужен мне для произведения, над которым сейчас работаю - это будет продолжение "Синего Бедлама" (на первой странице он висит))

_________________

drosus
Таланты
Стаж: 15 лет
Сообщений: 10581
Ratio: 46.058
100%
Откуда: Миры Фантазий
Классно! Люблю читать написанное Вами :да:

_________________
Чего Бог Не Дал, в аптеке не купишь... А равнодушье правит тем, кто Душу потерял совсем. Alx
b4de1 ®
Покровитель талантов
Стаж: 16 лет 2 мес.
Сообщений: 167
Ratio: 6.036
100%
Неизменное движение мира

Мир движется, остановка приведет к гибели мира.

Движение – основной, единственный и постоянный признак мира.

Покой – это небытие.

Причина, побуждающая к чему-либо, есть действие, приводящее к действию, и действием заканчивающиеся. Таким образом, причина есть действие и последствие предыдущего действия; действие самотаковое; и последствие есть действие и есть причина действия, нового действия.

Мир движется, остановка приведет к покою.

Покой недвижим, остановлен.

Покой находится вне времени, выбывает из времени.

Время есть второстепенный, прикладной признак мира. Движение обусловлено и включается в себя единицу временного измерения.

Мир движется постоянно.

Изменение есть движение.

Изменения происходят посредством движения действий, их смену и переход из действия-причины в действие самотаковое и в вытекающее действие-следствие.

Мир замкнут в системе причинно-следственной связи действия, вызывающей кругообразное изменение в одной плоскости и шарообразное изменение в трех плоскостях. Искривленное восприятие мира исходит от восприятия замкнутого круга движения в двух плоскостях, поскольку при идеальном круге в одной плоскости возникает уничтожение его проекции в другой проекции или замена круга отрезком прямой линии. Тем самым нарушается заложенная в круг непрерывность движения. Мир в двух плоскостях одновременно и замкнут, и разомкнут, что приводит к резонансу всего восприятия движение мира, и возникают заключения о конечности мира и его начале, когда их нет и быть не может.

Мир существовал всегда, поскольку «всегда» – это шкала времени от минус бесконечности до плюс бесконечности, включая настоящий момент времени, который неисчислим и стремиться к абсолютному нулю, поскольку действие совершается во времени, и движение не использует состояние покоя.

Мир находится вне настоящего. Есть исключительно прошлое и будущее, которое в свою очередь является предвосхищением реализации и нового воплощения опыта прошлого. Будущее есть размышление о прошлом.

Мир неизменен процессами, происходящими в нем, при этом сам мир изменяется в каждый момент времени, стремящийся к абсолютному нулю, но им не являющийся.

_________________

drosus
Таланты
Стаж: 15 лет
Сообщений: 10581
Ratio: 46.058
100%
Откуда: Миры Фантазий
Цитата:
Покой – это небытие

Покой - стабилизация движения. Когда движение стабилизируется по какому-либо внешнему признаку, для субъективного наблюдателя наступает фаза покоя. :D

_________________
Чего Бог Не Дал, в аптеке не купишь... А равнодушье правит тем, кто Душу потерял совсем. Alx
b4de1 ®
Покровитель талантов
Стаж: 16 лет 2 мес.
Сообщений: 167
Ratio: 6.036
100%
Пыльный хаосмос
иноумие

Зарастает комната пылью, будто ее прошлое укрывает Мария Дева. В девственном беспорядке, покрытом пылью, обретается упорядоченное.

Пыль никогда не заберется под книгу или монетку, а под лениво смятый фантик - да. Даже страницы книг, торчащие из кипы углы бумаг принимают на себя невесомые тонны пыли: желтеют, пачкаются, коричневеют, чернеют. Покоятся. И некому сдуть, смести, стряхнуть, пропылесосить комнату, стол, подоконник, кресло в привиденческой белой простыне.

На склонах скапливается пыль, и сходит лавинами в низины.

А еще год назад этого ничего не было. Кто-то брал и листал книги, читал; делал на бумаге записи карандашом или черной ручкой, кто-то гладил фарфоровую холку ушастого котенка, кто-то сидел в кресле, закинув ногу на ногу. Может быть, курил, или держал кружку чая. Смотрел или гремел валдайским колокольчиком, звонко-звонко. И покой был в беспорядке. Человек сливался с беспорядком, который сам и устраивал, и покоился в этом, думал. Или делал вид раздумий, если сам в этом был не уверен.
За окном снова осень… Зеленел кактус от напыщенности, иглился и хохлился от злости и жажды.

Теперь кактус пожелтел, сморщился, загрубел, ушел в себя, где еще, быть может, теплиться какая-то жизнь. Вода есть в воздухе, он собирает, копит, кормиться, и таит в себе все то, что поддерживает его жизнь. Так и хозяева оставляют комнату нетронутой после ухода человека, чтут его запах, его память.

Только запах стал затхлым: где-то, забившись между секретером и стеной, уже догнил огрызок, мумифицировался, сжался, и напоминает теперь обескровленный черный трупик. Память исчезает под пылью, но сохраняется там, консервируется, правда, ненадолго. В пыли живут крохотные клещи, невидимые глазу, и даже через лупу их не рассмотреть; они живут и размножаются и умирают. Орды новых клещиков идут по их умершим телам и тоже умирают. Они были всегда, еще год назад, они отщипывали от человека омертвевшие клетки, очищая кожу, как улитка некогда очищала высушенный временем аквариум, стухший и донельзя позеленевший.

Год назад, соседи видели свет в окне, движения человека, если он забыл и не захотел зашторить занавески. По стенам мелькали тени: фигурки собаки, силуэты, шершавые монстры.

Теперь этого нет. Снаружи окно серое, ночью черное, а сама комната, как старая фотография, в желтовато-коричневых тонах, будто ее провели над огнем, и она закоптилась, как то происходит с бумагой или стеклом.

Входишь в комнату через год и видишь, фотографию прошлого, начинаешь вспоминать. Оно надо? Не понятно. Не мешало бы убраться, но зачем же портить такой природный покой, жизнь вне жизни человека? И хлопаешь дверью.

Воздух оживает пылью, клубится ее, взрывается, обнажая часть застывших предметов. И порядок нарушен. Его больше нет. Это снова беспорядок. Какой же сволочью нужно быть человеку, чтобы с силой закрывать дверь в покойствие природы, ее блаженство жизни и смерти! Нет, ему непременно нужно натыкать утвари, заполнить ею полки, шкафчики, кессоны. Смести крошки со стола на ладонь, и выбросить их в мусорное ведро, или губным пылесосом, крошкососом втянуть их в себя. Сколько человек выносит трупов бельевых клещиков на помойку? Бессмысленное и нужное одновременно действие - сволочь гадость за округу… Сколько вымывает бактерий, огораживая, обеззараживая свое жилище, закрываясь от природы?

Человек хочет выжить, тогда почему он уходит из комнаты, на неделю, месяц, год? И комната медленно стареет, как бабушкина фотокарточка. Человек умрет и комната, казалось бы, должна умереть с ним, но нет, как пожелтевшая фотография в иссушенном альбоме с коричневатыми страницами с пыльными углами, она хранит воспоминание о человеке. И будет жить до тех пор, пока не сорвут этот девственный покров, пока не уберут, не наведут порядок, или пока пылевой покров не превратиться в могильную землю, погребя под собой и все, что связывало человека с этой жизнью, с этим миром. До тех пор, когда просто некому будет наводить порядок в творческом беспорядке человека.

_________________

drosus
Таланты
Стаж: 15 лет
Сообщений: 10581
Ratio: 46.058
100%
Откуда: Миры Фантазий
Как будто нарисовал крупными мазками и выплеснул, заставив утонуть в ней, волну ощущений. Спасибо!
ею? клубится

_________________
Чего Бог Не Дал, в аптеке не купишь... А равнодушье правит тем, кто Душу потерял совсем. Alx
b4de1 ®
Покровитель талантов
Стаж: 16 лет 2 мес.
Сообщений: 167
Ratio: 6.036
100%
Благодар.

_________________

b4de1 ®
Покровитель талантов
Стаж: 16 лет 2 мес.
Сообщений: 167
Ratio: 6.036
100%
Категоризация аморальности и триполярность
иноумие

Пришла в голову мысль, правильная она или нет, ответить не могу, поскольку сам вопрос двузначный, и не может подразумевать единого мнения, поскольку нет единого стандарта мышления, а если бы он существовал, не было тех изысков мысли великих людей, к которым мы относимся с почтением, трепетом или наоборот хулим и недооцениваем. Кажется, что в природе все двулико или трилико, как инь-янь-хрень. Нет, отнюдь, ничто невозможно настолько объединить в две или три категории, всегда найдется четвертая и пятая, возможно, даже больше. Большинство людей настолько любят категории, что отвергают в качестве неправильных или аморальных некоторые из них. Но отворачиваться от очевидного - подход в корне не правильный. Нельзя и неправильно бросать их со счетов, пытаться уничтожить одну из категорий - это природа, и человек начинает с ней воевать в этом случае. А воевать с тем, что ты считаешь мертвым или неодушевленным бессмысленно. Можно расколоть камень, но он не перестанет существовать, но будет существовать в двух камнях. Можно измельчить обе половины камня, но мы получим песок или порошок, но камень, как категория, не перестанет существовать. Можно переплавить камень в стекло, но мы получим всего лишь очень вязкую жидкость из этого камня. Но камень останется. Потуги тщетны.

Я задумался над тем, что считается аморальным, но безобидным, и даже легко объясняется, доказывая абсолютную нормальность поведения. Кладбище. Большинство представить себе не может, что там можно проводить веселое и полезное времяпрепровождение, считают недостойным танцевать и вообще разговаривать. Люди приходят предаваться грусти, скорби, плачу, и не понимают ту категорию людей, которая приходят на кладбище общаться. А кладбище - многолюдное место, как бы это дико не звучало. Разумно предположить, что в тишине кладбища находят себя те люди, которые не получают или не могут получить общение с живыми людьми, по причине, к примеру, скромности, страха или отсутствию настойчивости в разговоре (их перебивают или их не слушают); на кладбище - они способны почувствовать себя людьми среди людей. Тогда чем отличается человек, которому в радость разговаривать в шумном баре или в толпе, от человека, который эту толпу единомышленников собирает в таком же многолюдном месте, как кладбище? Ничем. Это такой же человек, той же самой категории людей, поскольку человек - социальное животное.

Принимать и отвергать одни категории может только человек, согласно своей организации мышления, оно разное, но работает всегда схожим образом. Таким образом, человек безгранично разный, и в это парадоксально схож с остальным своим видом. Вырезать свой вид так же аморально, как пытаться его сохранить в пределах одной категории. Отсюда возникает понятие баланса, которое и выражается в этой несчастной, противной формуле "инь-янь-хрень". Формула неправильна, поскольку пришла из другого языка, и похоже никто не может подобраться к переводу, вуалируя под иностранными иероглифами смесь понятий, когда это в корне неправильно. Формула отражает только мужское и женское начало, остальное - недостойная хрень. Даже само созвучное "Хрень" появилась в формуле не случайно. Это именно русская попытка высмеять теорию, но в каждой шутке есть доля шутки. Хрень, несмотря на то, что слово женского рода, является собой средний род, непонимаемое, то, что невозможно разделить на мужское начало и женское. Среднее. Мужское начало - Уд (удаль, удалой, удить). Женское - Ём (Ёмкость, объём, заём, т.е. процесс вбирания в себя). Среднее - Неизвестно, хрень в современном значении, но изначальное слово, по крайней мере, для меня пока остается потерянным.

Представим, семью рыбаря. Муж удит рыбу, жена снимает рыбу и кадет в ёмкость. А сама рыба - что? Где это среднее звено? Оно есть и записано в языке. Та же семья рыбаря, ночь, в постели. Муж удит жену, жена заёмывает мужа. Средним звеном будет "дитя" - среднего рода (не мальчик, не девочка, но дитя). Средний род кажется потерянным в современном языке, идет сужение категорий, в котором уже нет среднего рода. Правильно ли это? Мы отрицаем средний род, как несуществующий, поскольку хотим диполяризировать наше мировоззрение, когда нужно сохранять триполярность, как минимум. Мы раскололи камень мироздания на три части, раскрошили и переплавили две трети в стекло, две трети мира стали прозрачными, исследованными, но к остальной трети мы не приступили. Или наоборот, что реальнее, мы раскрошили только одну треть - среднее звено и исследовали только его, но две других трети остались каменными, неизменными, непонимаемыми до конца. Отсюда и возникают насущные вопросы о женской логике и мужском самообладании. Без третьего, понять нельзя, связующее третье звено утеряно не только в языке, но, кажется, уже и в жизни.

Добавлено спустя 2 часа 21 минуту 24 секунды:

О фотографии
(это уже из разряда того, что называется современной философией и практической психологией)

Вчера (19 окт 2010) вечером мне пришла мысль о фотографиях. Фотография - крючки/зацепки для памяти. Люди фотогрфируются, чтобы сохранить в памяти, заархивировать в ней некий предмет, объект или состояние, чтобы потом по визуальной картинке воспроизвести, разархивировать предмет, объект или состояние, заново пережить чувства, с ними связанные, и вспомнить, как это все было. Таким образом, фотография мертвеца - есть ничто иное, как доказательство того, что этот человек жил и живет в памяти. Порванная фотография, в таком случае, движение к намерению забыть и выкинуть из памяти события, или человека, или события, связанные с этим человеком. Если подумать, то фотография стала частью не только повседневной жизни, но и вещественным доказательством памяти, можно сказать, ее разрузкой (архивированием воспоминаний), чтобы вместить больше информации.

Мне хватает памяти, чтобы лишний раз не фотографироваться.

_________________

b4de1 ®
Покровитель талантов
Стаж: 16 лет 2 мес.
Сообщений: 167
Ratio: 6.036
100%
Ода Мальчику-Каменного-Дерева(1)
Автор: Н. Скотт Момадэй.

Я – перо в ясном небе
Я – синий конь, что бежит по равнине
Я – рыба, что, светясь, плещется в воде
Я – тень, что ступает за ребенком
Я – вечерний свет и блеск лугов
Я – орел, играющий с ветром
Я – гроздь ярких ягод
Я – далекая звезда
Я – холод рассвета
Я – рычащий дождь
Я – искра на корке снега
Я – долгий путь луны озерной
Я – пламя о четырех цветах
Я – олень, отступающий в сумерки
Я – заросли сумах и степной репы(2)
Я – гусиный клин в зимнем небе
Я – голод молодого волка
Я – сон, неотделимый от всего этого
Знаешь, я - живой, я – живой
Я по-прежнему добр к земле
Я по-прежнему добр к богам
Я по-прежнему добр к красивому
Я по-прежнему добр к дочери Белой-Лошади(3)
Знаешь, я – живой, я – живой

1) Tsoai-Talee в переводе с языка Кайова: Мальчик Каменного Дерева
3) Tsen-Tainte в переводе с языка Кайова: Белая Лошадь
2) Pomme blanche в переводе с французского: белое яблоко; название степной (равнинной) репы или репы прерий.

Оригинал
Цитата:
"The Delight Song of Tsoai-talee"
by N. Scott Momaday

I am a feather on the bright sky
I am the blue horse that runs in the plain
I am the fish that rolls, shining, in the water
I am the shadow that follows a child
I am the evening light, the lustre of meadows
I am an eagle playing with the wind
I am a cluster of bright beads
I am the farthest star
I am the cold of dawn
I am the roaring of the rain
I am the glitter on the crust of the snow
I am the long track of the moon in a lake
I am a flame of four colors
I am a deer standing away in the dusk
I am a field of sumac and the pomme blanche
I am an angle of geese in the winter sky
I am the hunger of a young wolf
I am the whole dream of these things
You see, I am alive, I am alive
I stand in good relation to the earth
I stand in good relation to the gods
I stand in good relation to all that is beautiful
I stand in good relation to the daughter of Tsen-tainte
You see, I am alive, I am alive

_________________

b4de1 ®
Покровитель талантов
Стаж: 16 лет 2 мес.
Сообщений: 167
Ratio: 6.036
100%
Мир. Война

Мир делает людей воинственными. Война – лишь результат агрессии. Война аккумулирует безжалостность и катализирует то, что в мирное время не реакционировало. Законы мирного времени не позволяли веществам превращаться в производные. Любовь оставалась любовью, дружба оставалась дружбой, вражда – враждой. Синтез химических ядер чувств был замкнут, и закон сдерживал реакцию. Война – это реагент. С первым выстрелом, когда в силовом поле закона мирного времени появляются дыры, химия социальных отношений выплескивается наружу, где, под действием катализаторов, взрывается. Закон Мира коллапсирует, силовое поле аннигилируется, и начинается то, что мы привыкли называть войной. По природному закону сохранения энергии, та сила, что сдерживала мир от войны, теперь питает войну. Чем дольше люди были в глубоком мире, тем ожесточеннее будет война.

Так война зачинается в мирное время. Когда человек умирает, осциллограмма его сердцебиения показывает синусоиду с увеличенным и частым тактом и низкими точками экстремумов. Затем вовсе превращается в луч по координате X. В этом случае, другие люди, следуя химии социальных отношений, прикладывают пластины фибриллятора на оголенную грудь и насильно агонизируют тело кратковременным разрядом тока. Сигнал безжалостно катализирует работу мышц, и сердце, находясь в дефибрилляции, реакционирует на токовой реагент. На экране осциллографа появляется производная синусоида с агрессивной амплитудой и максимальными для человека точками экстремума. Применение фибриллятора на живом человеке отразит отрицательный, противоположный эффект. Синусоида уменьшится до нулевого значения по координате Y, до одинокого луча, движущегося по координате X. Жизнь человека – война, полная сердцебиения; и миропокоен человек лишь в смерти. Именно смерть человека аккумулирует агрессию, вызывая в других людях те чувства, которые спрятаны и удерживаются законами мирного времени. Жестокость людей рождается в мирное время. Война – лишь результат агрессии.

Техногенный характер войны обусловлен несовершенством человека. Нередко чувства становятся причиной ошибки, совершенной человеком и пропущенной им, по невниманию или нежеланию в результате спешки. Дипломаты, которым приписывают поражение перед непосредственными военными действиями, оказываются невиновными в агрессии, рожденной по ошибке. И утверждение, будто война начинается, когда ее проигрывают дипломаты, опровергается. Совокупно с данным опровержением выясняется, что нет того силового поля мирного времени, сдерживающего общество от войны, которое было бы способно нивелировать сжатие и накопление агрессии до точки невозврата. Согласно законам мироустройства, сверхновая – это умершая и миропокойная гелевая звезда. В жизни звезда кипела и выделала жар агрессии, но умерев, сжалась. Означает ли подобный эффект наступление мирного времени? Наоборот, это точка начала войны. Всплеск жестокости несомненен при приближении другой гелевой звезды. Тогда сверхновая, имея повышенную плотность и массу, несоразмерную ее размерам, начнет отбирать вещество от звезды. Не это ли называется войной?

Войной называется коллапс мирного времени. Мир в своей агрессии начал самоуничтожаться, что приводит людей к жестокости, и в ней общество коллапсирует. Буйство войны – это гелево-огненный шлейф, что тянется к сверхновой, что удавкой сжимает жертву агрессии. Ужасы войны – это ход протекающей реакции. Война лишь ее катализирует. Не война является жестокой по отношению к обществу людей, но люди являются агрессорами по отношению к себе. Мир делает людей жестокими. Мир делает людей невнимательными и безответственными. Война возбуждает утраченные в ходе мирного времени качества, своим ходом, заставляет человека менять свое отношение к миру и его структуре. Война – аккумулирует те способности, которые позволят выжить человеку в дальнейшем, и катализирует реакционное по отношению к агрессии стремление к миру. Война заканчивается неизбежным наступлением мирного времени. Так война делает людей миролюбивыми.

_________________

b4de1 ®
Покровитель талантов
Стаж: 16 лет 2 мес.
Сообщений: 167
Ratio: 6.036
100%
Шагая по небесам

Шагая по небесам, вспоминаешь детство. Первые шаги в руки матери, первые слова, первые проделки и первое впечатление от вида большого и необъятного мира. Как зыбка грань! Вырастая, человек по-прежнему видит огромное небо, уходящее за лесной горизонт, но перестает ощущать воодушевление и вдохновение чудом. Ему непременно нужно взлететь, как в детских снах, чтобы взглянуть на небо сверху и понять его великолепие, его хрупкость, нежность. Земля – невесомая бабочка в ладошках Солнечной системы; красивая, яркая, живая. Подобно глубоководной рыбе имеет она голубоватое свечение на фоне необъятного мрака Вселенной.

— Если постоянно оборачиваться, можно чего-то не заметить впереди.

Адастров положил мне руку на плечо, и, подавшись вперед, выглянул в иллюминатор, словно подтверждая догадку о том, куда я смотрю. Разумеется, в сторону Земли.

С Максом мне связывают армейские будни; до этого мы жили на одной планете, однако казалось, что в разных мирах. Это человек лидерского и позерского нрава, его помыслы устремлены вперед и вверх, к достижению поставленной цели. Он выбирает путь, но не следует ему прямо. Уподобляясь своим предшественникам, он не может бежать в одном темпе. Возникающие проблемы после принятого решения, которые догоняют, иногда опережают, заставляют его притормаживать, уходить с пути, лавировать, искать другой путь. Мне кажется, он подсознательно боится проблем.

Улыбался Макс не ехидно, но и не умиленно, скорее, снисходительно. Повернув голову, он заметил у меня учебник латыни, укрытый ладонями.

— Недалекая ты птица, Ворон. Долбишь свою книгу, прям, как дятел. Она, меж тем, деревом была.

— Ты – звезда высот! Виси себе дальше, окруженный темнотой.

Не совру, с черным сердцем сказал. Когда у него была возможность читать, я искал способ прокормить семью. Вся моя жизнь неслась по прямому руслу, словно по желобу. Мне приходилось решать проблемы на ходу, не отводя глаз от ориентира. Теперь я наверстывал в учебе. Может быть, я не достаточно образован и подкован во всех тонкостях космических полетов, но у меня есть цель, и я к ней следую. Однако порой мне нужна передышка, глоток воды на марафонской дистанции.

Я смотрю на Землю: крошечный шарик, удаляющийся с каждой тысячей километров.

— Высоко лечу, далеко свечу, — рассмеялся он, уловив мое уязвленное самолюбие.

— Не проворонь черную дыру. Ага?

Дернул я плечом, скидывая его руку.

— Ты не пугай меня своими черными крыльями, Ворон. Все будет bellissimo!

Макс взял стул и, развернув его спинкой мне, оседлал. Скрещенные локти уложил сверху.

— Чего? — переспросил я.

Он вырос тех кругах, где выражения «Dolce Vita» и «Felicita» считались нормой. Для меня итальянский язык заканчивался Адриано Чилинтано и Спрутом Катани в дубляже. Я больше интересовался расчетом размеров сверхурочных и ночных часов. Даже токарь мечтает о полетах в космос.

— Прекрасно, тип-топ, — ответил он.

— Как бы твое «белисимо» не пошло от корня bellum, — буркнул я.

— Не я хотел войны, друг, — положил он руку на грудь, выпрямил спину; а в его чуть прищуренных глазах я уже заметил отблески азарта. — Но если спор положен, его надо завершить. Твоя ставка, Ворон?

— Я с друзьями не спорю, я им советую.

— Давай, Глеб, не ломайся. В споре истина рождается.

— Спор беспочвенен. Он мне безынтересен.

— Слова, мой друг, слова, порой они важнее фактов, — настаивал он, поглаживая выбритый подбородок. — Я ставлю на кресло капитан-лейтенанта.

— По себе ли планку взял, Адастров?

— Полагаю, теперь наш спор имеет почву. Да? Пожмем руки или на словах сойдемся?

— Учитывая третий вариант, спорить смысла нет.

— Опять ты за свое! В табель загляни. В отделении наши оценки идут вровень. И выше только у Деда. Но ему осталось-то пару дней, я слышал, ему уже греется место завсклада на Марсе. Он – не помеха.

— Мы пожалеем об этом, — покачал я головой.

— Да брось ты! Ребятам скажем, еще и подзаработаем. Мешать они нам уже не станут. Когда человек делает ставку, он начинает строже следить за честностью игры в свою сторону.

Он подмигнул, и мне это не понравилось.

— В таком случае, буду я долбить свою книгу дальше, — отвернулся я и сделал вид, что читаю.

Макс поднялся и отошел к двери каюты. Открыл ее, однако задержался на пороге.

— Успехов в дятловом ремесле, Ворон! — съязвил он.

Я уже понимал, какую допустил ошибку, ввязавшись в спор. И как бы мне не хотелось избежать конкуренции, сделать это уже не удастся. Ему достаточно войти в столовую и прокричать, чтобы заинтересовать людей, подбить их к ставкам. Они все решат за меня. И я буду ослом, которого взнуздывают с хвоста и тащат за сбрую.

Бросив взгляд на яркий шарик Земли, подумал, что попал в извилистое русло Адастрова, в его горную и порожистую реку. Плыть против течения мне, как понимал, уже не удастся. Поэтому нужно брать весло и сплавляться осторожней. Каждая бурная река на равнинах замедляет ход.

Черед пару дней весь корабль знал о нашем противостоянии. В каждом уголке, в каждой каюте разговаривали о соперничестве, оговаривались шансы и возможности. Комсостав смотрел на бесконфликтные столкновения спокойно; в конце концов, место капитан-лейтенанта одно, им все равно пришлось бы выбирать. Мы, казалось, облегчали им задачу.

Утром я припозднился в учебном классе. Психолог объяснял теорию самоуспокоения, и я решил спросить совета по вопросам поведения людей в замкнутом пространстве на протяжении длительного времени. Гуманитарные науки меня интересовали в первую очередь, поскольку именно с ними я не ладил. Спрашивал я о взаимоотношениях и тесной связи между людьми. Как найти в тесном пространстве свое место, где можно уединиться и отрешиться от всего прочего?

— Как говорите ваша фамилия?

— Ворон, Глеб Ворон.

— Ворон, — задумался он, снял очки и протер линзы платочком, — ворон – птица самолюбивая, агрессивная и умная, не в пример многим собакам. Но, несмотря на весь ее эгоизм, ворон – птица социальная; она умеет собираться в стаю и взаимодействовать с сородичами, преследуя равно общую и частную цели. Я понятно выражаюсь?

Я покачал головой.

— У ворона есть гнездо, и, не дай бог, кто-нибудь к нему приблизится. Ворон яростно охраняет свою территорию…

— Вывод: запирай двери, Ворон, — раздался насмешливый голос Макса за спиной.

— Вот вас Адастров, я хорошо знаю. Ваша бесцеремонность исходит от одиночества. Вы подобны звезде в окружении недосягаемых планет. Чтобы удовлетворить потребность в самоуспокоении, вам нужно с кем-нибудь поговорить. Ворону, как интроверту, требуется же одиночество.

— Я и говорю: Ворон запирай двери. Я найду другого собеседника.

— Я полагаю, — продолжил преподаватель тем же монотонным голосом, — что проблема вашей дружбы в том, что вы не можете найти точки соприкосновения, не можете отрешиться от себя и друг от друга. Вы расплетены и переплетены одновременно. Это дисгармонирует ваши отношения. Настанет день и вам придется объясниться друг перед другом.

Мне показалось тогда это заключение интересным, но лишенным смысла, и Макс отнесся к нему мелочно, просто забыл. Жизнь такова, что она предоставляет человеку попробовать все. День, о котором говорил преподаватель, все-таки настал.

Я направлялся в каюту узкими металлическими коридорами, серыми в белом световом обрамлении. Кто-то двигался мне навстречу, кто-то обгонял или отставал. Они смотрели, оборачивались. Вероятно, многие из них поставили на меня, поэтому в этот момент осуждали. Увлекшись гуманитарными науками, я утратил связь с физикой, геометрией, с техникой. Я тяжело шагал в каюту и по пути обдумывал, как я – токарь – забыл учесть потерю материала при шлифовке? Это была моя вина, моя ошибка. И она угнетала.

Белое световое оформление подернулось и сменилось красным. Доли секунды спустя воздух наполнился сигналом тревоги, густым и вязким, раздражающим. Я остановился, по телу маршировали мурашки. Хриплый голос командира объяснил ситуацию пожаром в энергоотсеке.

Заметив шанс отличиться, я побежал по коридору, расталкивая зазевавшихся членов экипажа, выслушивающих речь командира до конца. Сквозь недовольное рычание, слышалось «идиоты», я злился на них. Пожар в энергоотсеке это даже не пикник в сухом лесу, это во сто раз опаснее. А они перпендикулярными столбами выстроились, устремили лица к колонкам, зачарованно слушали.

— Уроды! — цедил я сквозь зубы, пробираясь по коридору в хвостовую часть.

Точно не помню, ногами ли бежал, загребал ли руками по стенам. Впереди я видел цель – пожар в энергоотсеке. Я знал, что делать. Возможно, только я и знал, что делать. Мне нужно было это сделать, если я хочу занять место капитан-лейтенанта, чтобы не подвести доверившихся мне людей, соратников, членов экипажа.

Я свернул направо: в широкий и разветвленный коридор, заканчивающийся крохотной дверью с экранирующим люком. Откуда-то сбоку, словно отделившись от теней, отбрасываемых мерцающим красным освещением, выбежал Макс. Нагнал меня.

— Неужели подумал, что я оставлю это тебе?

— Отвали! — крикнул я ему, и отмахнулся.

Он не отставал и продолжал подначивать, отвлекая меня от цели. Тогда-то, я на бегу схватил его за плечо и по инерции вмазал в стену. Макс не понял и полез в драку. Отведя в сторону его кулак, я врезал ему с левой сначала в почки, затем правой – в голову. Макс упал на пол, его состояние меня не интересовало. Он меня отвлекал от цели, и уже отнял, возможно, драгоценные секунды.
Закрывая дверь в энергоотсек, я услышал его матерную ругань, смысл которой складывался в пять слов: «Ты мне больше не друг!». Металлический звук поршневых механизмов люка перекрыл его крик. «Пусть так», — подумал я. Задраив дверь изнутри, осмотрелся. То, что было принято за пожар, на деле оказалось искрами. Их снопами выбрасывал грохочущий генератор. Искры гасли, прожигая пластмассовые панели, скрывающие под собой лампы. Пластмасса тлела, и острая, ядовитая гарь поднималась черным, смолянистым дымом.

Сняв прорезиненную куртку, я обмотал ладони рукавами и снял крышку генератора. Лязгая, крутился вал, и медная катушка вместе с ним, корпус катушки углами терся о верхнюю панель. Словно змеи, шипели искры. И как я проклинал того токаря, который не просчитал усадку материала при шлифовке, того оператора, который ослабил напор воды, и не снял с металла, возможно, один нанон. Какая-нибудь молекула зацепилась за корпус катушки и вызвала пожарную тревогу. Никто не заметил, пока вал не искривился на этот самый нанон. Я злился на этих рабочих, а потом вспомнил, что и сам допустил ту же ошибку. И злиться нужно было на себя.

Увидел причину, и передо мной возникла дилемма. Вырубить генератор и оставить половину корабля без энергии, или… А был ли иной у меня выбор?

Повертев головой, в поисках кабеля, я нашел узел. Когда его вскрыл, понял, насколько дела мои плохи. Отключив генератор, я закрою себе путь назад. Сглотнув, я принял решение. Я выдернул кабель из щитового узла. Генератор нервно затарахтел и вскоре затих, лишь изредка постукивал металл. Пластмасса тлела и на резиновый пол начали падать огненные шарики. Я двинулся к стенному шкафчику и вынул огнетушитель, остановил распространение пламени.

Когда все было сделало, я решил оглянуться. Хотел бы посмотреть на удаляющуюся Землю в иллюминаторе, но в энергоотсеке их не было. Только запечатанная дверь, отрезавшая меня от корабля, от Макса. Интерком…

Я набрал код, и на экране высветилось злое лицо Адастрова.

— Твою мать, Ворон, какого хрена ты обрубил кабель?! — кричал он.

— Я устранил причину пожара.

— Ты устранил сам себя, дурная птица! Ты понимаешь, что генератор – это твоя защита, твой воздух и тепло?

— Макс, я принял решение, я сделал, что должен. И если мне звездец, посияй за меня. Дело за тобой.

— Что, что за мной?

— Если через три минуты, я не починю генератор, расстыкуй отсек.

— Ни за что! Не смей улетать, Ворон!

— Три минуты, — подмигнул я и отключился.

Обшарив стенные шкафы, я нашел инструменты, но явно не те, которые мне требовались. Нервно улыбаясь из-за того, что занятие мое бесполезное, я напильником стачивал победитовую поверхность. Среди ужасного скрежета, мне казалось, я слышал тикание часов. Сточив пять напильников, я отодвинулся к стене, и прикоснулся вспотевшей спиной. Руки дрожали, ссаженные в кровь. Но мне отчего-то было весело.

Закрыв глаза, я увидел маму, первое небо, большое, голубое, необъятное. И теплая земля. Мама, пахнущая цветами, поставила меня на мягкую траву. Она казалась мне высокой. Отец присел напротив, но дотянуться рукой я не мог. И тогда, мама убрала руки. Я остался нетвердо стоять, пошатывался. Повернув голову, чтобы посмотреть, куда пропала мама, я упал. Она улыбнулась и вновь меня подняла, развернула к отцу и легонько шлепнула по попке. И, о чудо! Я пошел, зашагал по земле, под огромным, вдохновенным небом. Я зашагал! Кажется, именно в тот момент, когда заулыбался первому в жизни успеху, решил, что когда-нибудь буду шагать по небесам.
Как смешно и обидно сознавать, что мой путь окончен.

Время подходило к концу. Я вновь соединился с Адастровым.

— Давай, звезди, Солнце!

— Нет, Ворон, я подрежу тебе крылья!

— Будет хуже. Прими решение, кап-лей!

— Ты должен им стать.

— Жми, Адастров, к звездам, вперед и вверх! Не оглядывайся, пропустишь главное.

— Какая же ты эгоистичная птица, Ворон! — снисходительно улыбнулся Макс.

— Прощай, друг, — кивнул я.

Когда соединение было разорвано, я услышал в стенах шум поршневых механизмов. Отсек качнуло в одну сторону, в другую. Казалось, меня приподняло, и резко опустило. Движение отсека продолжалось какое-то время, а после наступила тишина. Безмолвие Вселенной, разбиваемое стуком собственного сердца. Ощущал, как повышалось давление, от этого у меня закружилась голова, и вскоре потерял сознание.

Очнулся я на медкойке в окружении белых простыней, ширм и занавесок. Голос генерала раздался чуть погодя:

— Испытуемый Ворон, эксперимент закончен. Как придете в норму, состоится трибунал, на котором мы выясним обстоятельства, приведшие к гибели экспедиции.

Хлопнула дверь. Я задумался, что моя мечта, пройтись по небесам, может никогда не сбыться. Я так и останусь на Земле, буду смотреть на ясное небо, однако не с восхищением, как того желал, а с горечью и сожалением. Будет ли оно меня вдохновлять? Стану ли я космонавтом, или меня спишут в запас, так и не выпустив за пределы атмосферы? Больно сознавать себя Икаром: поднимаясь к звездам, падать в океан.

Последующие дни оказались загруженными. Меня водили на допрос, раз за разом, восстанавливая картину произошедшего. Я раз за разом повторял рассказ, детали в нем не менялись. Мне показывали запись, я ее комментировал, пояснял мотивы поступков. За все это время Адастрова я не видел. Видимо, нам не разрешали видеться, чтобы сохранить личные записи. Версии должны быть чисты. Дружба могла привести к сговору. Искажение фактов не являлось целью экспериментаторов.

Наконец, настал тот день, когда меня под охраной ввели в холодное помещение ангара, пугающее своей пустотой. Через другую дверь под конвоем вошел Макс. Впереди за долевым столом расположился трибунал. Нас усадили на стулья, находящиеся в десяти метрах друг от друга. Мы переглянулись и перемигнулись. Сначала говорил Адастров, затем историю повторил я.
Узколицый генерал закрыл папку и поднял седую на висках голову:

— Выслушав обе версии происшествия и сопоставив их с данными, полученными с камер наблюдения и от телеметрических приборов, трибунал заключает, что дисбаланс корабля и сход его с траектории явился последствием расстыковки энергоотсека, выполненного испытуемым Адастровым Максимом, который следовал приказу испытуемого Ворона Глеба, отключившего генератор, и, тем самым, заблокировав дверь в энергоотсек, где и погиб по сюжету эксперимента. Подтвердите мои мысли фактами. Мое мнение такого, что их нужно разделить. У меня нет сомнений, что именно они виновны в провале и гибели экспедиции. Их соперничество отвлекло экипаж от обязанностей, их действия уничтожили жизненно важные системы корабля.

— Ни в коем случае! — протер очки психолог. — Разделить их нужно было до начала эксперимента. Теперь, когда они усвоили урок в условиях, максимально приближенных к реальности, разделение Адастрова и Ворона считаю нецелесообразным и неправильным решением, которое приведет к намного худшим последствиям, чем тем, если оставить их вместе.

— Что вы подразумеваете под «уроком»? — повернулся к нему генерал.

— Самопожетвование Ворона ради спасения экипажа, вынудит его проявлять дружелюбность в обычных условиях полета ко всем членам экипажа. Причина, побудившая к такому поступку, кроется в его технических знаниях, отсюда я делаю вывод, что именно в этом он должен усилить познания. Гуманитарная наука – не его стихия, в ней много риторики, которая ему не свойственна. Будучи человеком прямым, Глеб точно следует намеченной цели. Что касается Адастрова, то полагаю, что место капитан-лейтенанта должно достаться или ему, или другому человеку. Максим – человек волевой и предпочитает знать все о происходящем вокруг него. Для командира экипажа – это качество более чем полезное. А психологическая травма, которую он получил, найдя в себе силы отделить поврежденный отсек, в будущем разовьется в стремление сохранить экипаж любой ценой. Теперь он знает, на что способен, и вряд ли ему будет просто оставить кого-либо умирать. Он будет бороться и искать третий, а возможно и четвертый путь решения поставленной задачи, если другие заканчиваются гибелью члена экипажа. Вот мое заключение.

— Вы их выгораживаете!

— Ничуть. Своим заключением я возлагаю на них большую ответственность, следовательно, в будущем и спрос с них будет выше.

— Драка. Что вы скажете о ней?

— Ворон нашел ориентир и принял решение, Адастров ему мешал, и он его устранил на то время, каковое ему требуется для выполнения поставленной задачи, а именно: не допустить гибели экипажа, заблокировав дверь в энергоотсек, и до критического момента времени попытаться исправить ситуацию.

— Вы заступаетесь за Ворона!

— Ничуть. Я вывожу логику его поступков ни более, ни менее. Это, если угодно, гуманитарный факт. Как человек, я разрываюсь между осуждением и аплодисментами. Они оба заслуживают и того и другого. Поэтому я и настаиваю на их совместной службе. Главное знание, получаемое ими в ходе экспериментов, это понимание того, что практика и тренировка являются непременным условием благополучного полета. Если хотите образно, то: чтобы шагать по небесам, нужно, перво-наперво, научиться ходить по земле.

_________________

drosus
Таланты
Стаж: 15 лет
Сообщений: 10581
Ratio: 46.058
100%
Откуда: Миры Фантазий
:респект:

_________________
Чего Бог Не Дал, в аптеке не купишь... А равнодушье правит тем, кто Душу потерял совсем. Alx
b4de1 ®
Покровитель талантов
Стаж: 16 лет 2 мес.
Сообщений: 167
Ratio: 6.036
100%
Это произведение я считаю наивысшем своим достижением в в написании от первого лица женщины.

Письмо Софи
(фанф на произвение "Капитан 1-го ранга" Патрика О'Брайана)

Здравствуй, мой незнакомый друг.

Мне горько за судьбу сэра Обри. Я понимаю, он – человек горячий и зачастую говорит пылко и со страстью, даже с манерной бравадой, но я-то знаю, какой он на самом деле. Его быстрая речь, полная шуток и иронии лишь прикрытие темной и несчастной судьбы вдали от меня. "Моя дорогая Софи", — так он обращается ко мне в письмах. О как же мне противно свое имя! Мне горько помнить и знать, что я являюсь носовой фигурой его корабля. Я несчастное существо, каковое только может обретаться на сей прекрасной земле. Естество моей души вырывается из меня и вопиет от горя: почему он снова помянул в письме старый куттер-бриг?! Разве должно доброму джентльмену сравнивать свой корабль, зловолею судьбы названный моим именем, с невестой, его будущей женой (я все-таки на это надеюсь, как надеется вся Британия, даже несносные ирландцы, на победу над Наполеоном)?.. Как военные его мило, нежно и ласково называют: Бони, – право слово, хихикнуть хочется, но бумага, к моему сожалению, а может и счастью, не отражает подобно зеркалу моих эмоций. Ведь кто сможет отделить те места, где мне очень грустно, где горько, а где я преисполнена радости и благодушия; особенно в те моменты, когда чувства так часто и неожиданно переменяются. О горе: и причин этому я не вижу!

Джек Обри написал мне очередное письмо, после которого мне сделалось хуже, чем ощущала себя до того, как это послание внес дворецкий. Я трепетала как канарейка, однако, быть может, доктор Стивен Матьюрин, нашел бы более удачную птицу для моего сравнения (уж он-то в них разбирается!); моя душа не терпела и жаждала окунуться в волнистый почерк сэра Обри, хотела вдохнуть этот солоноватый аромат, каковым пропитывается бумага на морских просторах. И вот его внесли на небольшом посеребренном подносе. Мне казалось, что щеки мои загорелись от стыда и безумной страсти рвануть, подлететь к дворецкому, схватить письмо и убежать в комнату, к кабинету, чтобы, уложив на ровное зеленое сукно, прочесть его. Сначала – быстро, пылко, почти бездумно, а потом, аккуратно разгладив смявшиеся уголки, – медленно, вчитываясь в каждое слово, словно пробуя его на вкус, ощупывая его, скользя по завиткам каждой буковки. Но этот шальной порыв мне все же удалось перебороть, я сжала перед собой кулачки, а мои губы подло задрожали; я тяжело и глубоко вздыхала, следя вымоленными глазами за дворецким. О, какова его злодейская душа! Он шел медленно, как подобает, мучил меня каждой секундой, каждой ее долей. Боже, я чуть не умерла от ожидания! Я все-таки женщина, и мне позволено совершать наивные глупости.

Наконец, я его взяла. Мои руки тряслись, и контролировать их была не в состоянии. Дрожала, словно на жгучем морозе в тот момент, когда не успели поднести теплую меховую шубу. И будто бы спасаясь от этого холода, выбежала из гостиной и ворвалась в кабинет, и заперла за собой дверь. Кованый ключ опрокинутым сердечком выглядывал из замочной скважины. "Моя дорогая Софи…" О, как люблю и ненавижу это обращение в начале его писем! Чтобы не исписывать бумагу лишними словами, мама ограничила нас всего десятью листами в день (какая это мука для женщин моего нрава!), я не буду приводить письмо Джека Обри полностью. Расскажу суть данной эпистолы лишь в общих чертах, характеризующих послание, как мирное и с толикой неизгладимой грусти из-за того, что нас разделяют мили сухопутные и морские, что между нами моя боязнь оступиться и, обреченно взмахнув руками, упасть в воду (как это часто приключается с доктором Матьюриным) и его нежеланием "навечно бросать якорь, приравняв себя к утесам", как написал сам Джек. Сэр Обри с присущей ему скупостью в словах пишет, что на его новым кораблем посмеиваются, а над ним – капитаном этого, несомненно, странного судна с двумя носами – складывают анекдоты, и ни во что его не ставят. Кто бы знал, как сильно это меня оскорбляет! Женщина – часть мужа, поэтому, разумеется, это коснулось и меня. Я даже поплакала, и больше такие гадости перечитывать не стала, чтобы, не дай Бог, не расстроиться больше, и не получить мигрень до конца дня. Впрочем, как пишет Джек дальше, ему удалось наладить дисциплину в команде, и даже приноровиться к этому кораблю, отметив несколько положительных и удачных конструкторских решений. Удача мужчины – это заслуга женщины, поэтому я была рада и даже слегка разомлела и успокоилась. Но дальше (и наконец!) Джек пишет о том, что скучает по мне и вспоминает меня каждый день. Я-то знаю, что это неправда, ибо у него не оставалось бы тогда времени руководить командой, но все равно приятно. И после таких теплых откровений, нежащих мое сердце, Джек рассказывает о несчастьях, постигших его в Лондоне. Кредиторы отказываются иметь с ним дела и выдавать займы, и теперь ему очень и очень тяжело жить. Да и я читала в газетах, что капитан Обри обанкротился. Мама постаралась как можно скорее меня об этом известить и убедить в ненужности и аморальности нашего союза. Я не стала ее слушать, села за фортепиано и, в пику родителю, начала играть размашистую и скачущую по клавиатуре сонату соль-мажор Эккарда, написанную в темпе аллегро. "Клементи" поддержал меня в нахлынувшей апатии и резал слух своими стонами. Мама может ошибаться, как ошибалась, заявляя когда-то, что "Клементи" не нужно настраивать.

И теперь мне горько. Я люблю Джека, и люблю его таким нелепым, веселым и улыбающимся, но нравы нашего общества запрещают мне выходить за него замуж, поскольку это наложит позорное пятно на нашу фамилию. И мама с особым усердием, порою изматывая себя целыми днями, хлопочет о том, чтобы и соринки на ней было, чтобы фамилия, как оборочка на форме горничной, была всегда чиста и с хлором выбелена. Как говорит моя мама: "Душенька, чем чище в доме слуги, тем богаче дом. А чем богаче дом, тем сиятельней женщина, живущая в нем".

Я сейчас расплачусь, прямо чувствую, как слезы уже текут по щекам, и капают на бумагу. Честное слово, я стараюсь себя сдерживать, но сердце мечется в отчаянии и более не в силах выносить эту несправедливость!..

Вчера я гуляла с Дианой, кузиной. Она по-обычному была цинична и безрассудна. Без толку и много говорила о своем, о докторе Матьюрине; даже хвасталась скорой помолвкой. Иногда я им завидую. Это прелестная пара, не смотря на то, что Матьюрин – ирландец, хотя и родился в Испании, где имеет крупное поместье. Наверное, Ди этого заслуживает, хотя, клянусь всеми святыми, не понимаю: за что? И когда она в очередной раз начала рассказывать о Стивене и о его образованности, мне стало грустно и даже противно. В этом ли зависть? Зато я хорошо играю на фортепиано, а Ди никогда не хватало терпения выучить нотную грамоту. Пускай она прочла "Военно-морскую хронику" и "Словарь моряка" Фолконера раньше меня, но совершенно не приспособлена к такому обычному для женщины занятию, как музицирование.

Диана меня очень расстроила своими уколами и болезненными словами в адрес Джека Обри, и я, распрощавшись, вернулась в родной Мейпс Корт, где меня ждали любопытные взгляды младших сестер и мамы. Оказывается, пока я гуляла с Ди, гонец привез письмо с самым неблагодарным ответом из всех, что я получала в своей жизни. Именно в нем я и нашла в себе силы написать об этом. Пусть это будет моей маленькой женской местью этому плохому и недостойному благородного титула человеку, весьма скупого и черствого нрава, полного земных излишеств и не приученного к высшим материям, о которых так много говорилось в прошлом веке и о которых так скоро позабыли в начале века этого. А женская месть не бывает маленькой!

Итак, этот мистер Адамс, который держит имение в Дорсете и который счел необходимым попросить у мамы моей руки (и, о боже, сердца!) ответил мне. Я писала ему, что если у него есть капелька, росинка любви ко мне, или из простого уважения, или сострадания к несчастной душе, метающейся в клетке Мейпс Корт, поговорить с судебными приставами Лондона, дабы те перестали преследовать Джека Обри за долги и просроченные кредиты. Мне не нужно было многого, я просто хотела, чтобы сэра Обри оставили в покое на суше, ведь и без этого у него остаются лишь неприятные воспоминания о пребывания на твердой и обычной для человека земле, возможно, поэтому он и стремиться в противоестественное море, чтобы спрятать ранимое естество, чтобы избежать неприятных для себя разговоров и, вероятно, встреч с этими наглыми и бесцеремонными судебными приставами, о которых я столько слышала из газет и приезжих маминых гостей. Я просила мистера Адамса проявить хоть песчинку, слезинку сострадания и сочувствия, ведь, как говорят, океан появился из слез вдов и незамужних девиц, коим отказано было в счастье священного союза: брака. Вот так по капельке и дождь образует лужи. Разве я хотела многого? Я хотела, чтобы Джек был счастлив, где бы ни находился.

Я не хочу, чтобы у людей, когда-либо общавшихся со мной, оставалось какое-либо неприятное чувство в отношении меня.

А зловредный мистер Адамс мне ответил так: "Ваши притязания на призовые деньги горе-капитана (сэра ли?) Джека Обри тривиальны и откровенно глупы. Как всякая женщина, вы стремитесь к материальным благам и ни в чем, кроме этого, не разбираетесь, да и в этом вопросе, ваши сведения настолько ничтожны, что могут вызвать смешки в Лондонском обществе и пойти в нем анекдотами. Поэтому, чтобы не выставить себя в неблагоприятном свете, откажитесь от этой нелепой и смехотворной затеи. Не показывайте вашу сельскую глупость больше, чем это делает имение вашей матушки, расположенное в такой глухомани, что и диву даешься, как там могут жить люди интеллигентные и образованные хоть в чем-либо…"

И как я должна была на это отреагировать? Мне стало горько и обидно. Мне высказали все, о чем я и без того догадывалась. Именно так и смотрят Лондонские мужчины на провинциальных женщин, считая всех поголовно неумными и простодушными. Я возненавидела мистера Адамса за это. Наверное, это первый человек, которого я откровенно не люблю и не потерплю никакого присутствия рядом, пусть мама уже и согласилась на брак. В любом случае, этому мистеру Адамсу подойдет для своих подтверждений моя любимая Френки, младшенькая сестра, совсем еще юная и не опытная. Но, полагаю, даже она найдет его отвратительным и невоспитанным человеком. Вне всякого сомнения, даже слуги-матросы Джека Обри, с которыми мы имели случай познакомиться, более обходительны в выражениях. А ведь они всю жизнь провели в плавучих тюрьмах, называемых кораблями, и у них не было ни времени, ни возможности обучиться премудростям этикета!

Я была оскорблена ответом мистера Адамса. И выйдя к ожидающим меня маме и сестрам, состроила кислую и напыщенную мину. Они смотрели на меня как на диковинного зверя, улыбались и сторонились одновременно. Первой, как я и ожидала, не вытерпела мама. "Душенька моя, — сказала она, — что ответил тебе прелестный господин Адамс?" Я упала в обморок, это, наверное, случилось так: от волнения у меня перехватило дыхание и, замерев, я перышком слетела на пол. "У тебя болезненный вид", — сказала мне Сисси, когда очнулась на кушетке. "Ее надо показать доктору", — тут же вставила Френсис, жадно потирая ладони. "От любви еще не придумали лекарство", — холодно проговорила мама, аккуратно убирая мягкими пальцами с моего лица локоны. И Френки обиженно успокоилась, но тут же снова принялась теребить ручками, возомнив, что любовь – такая же игра, как – в доктора; глаза ее при этом недобро сверкнули. Я это запомнила, потому что мне нужно было что-то запомнить в этот момент.

О, горе мне! Они все подумали, что я влюблена в мистера Адамса, и теперь, после обморока, мне их не переубедить. Все мои аргументы, которые я только смогу придумать и пустить против союза с этим плохим человеком, они перевернут и скажут, что отрицание факта – его подтверждение.

Мне горько! Мне очень плохо. Я снова плачу. Почему у Ди со Стивеном все хорошо, и совершенно не так как у меня? Почему они счастливы и в разлуке, а мне приходится такое переживать, изматывать себя чтением оскорбительных писем. Ждать сэра Обри и терпеть намеки семьи на свадьбу с мистером Адамсом? Если суждено мне терзаться сомнениями и томить сердце в этом огненном котле непонимания, смогу ли я выдержать это? Не сломлюсь ли? Стоит ли мне, горько поникнув головой, сдерживать и впредь порывы отчаяния?

Эти вопросы начали меня мучить еще вчера вечером, когда дом погрузился в сладостную дремоту. Я так и не рассказала маме и сестрам о злодейском письме мистера Адамса, ибо мне кажется недостойным отвечать оскорблением на оскорбление. О, порою мниться, так и надо поступать! Но мне не найти для этого хоть одну значимую и достойную внимания причину. Возможно, в будущем, когда наступит весна, и краски заиграют в саду, когда природа наполнится благодатным теплым воздухом, который, как говорят, хорошо влияет на самочувствие женщины, тогда мне откроется тайна сих свершений и появятся, наконец, соки едкой желчи, чтобы выплеснуть их мистеру Адамсу в лицо. А пока мне горько. Я хочу, чтобы у Джека все было хорошо, но возникает предчувствие, исходящее, наверное, из сердца, что вскоре станет еще хуже. И от этого никуда не деться, не скрыться, не утаиться, не переждать! О, горе мне, женщине.

Я так люблю Джека, что полагаю, уже теряю рассудок, и бремя сумасшествия накрывает мои плечи свинцовой шалью и посыпает голову февральским пеплом. Так действует на меня среда. В этот день недели я всегда чувствую себя невыразимо грустной и печальной. Я уединяюсь, пишу, чтобы излить ту боль, которую мне причиняют люди, как окружающие меня, так и далекие.

Утро у нас выдалось холодным. И от нахлынувшей на мир серости мне становится нестерпимо томно. Солнце скрывается за облаками, оно не хочет меня видеть. Не хочет и снег выпадать из туч, чтобы повеселить меня, смягчив мою горечь. Как надоедает эта однообразность, кто бы знал!

Пожалуй, я вас утомила? Но вы ведь простите женщине слабость, так? Иногда наступает пора, когда душа требует очищения. Можно пойти в церковь, чтобы исповедаться, но можно эти чувства изложить другому человеку, лучше незнакомому, чтобы не быть зависимой от ласки и заботы со стороны родни. Она по своему естеству всегда смягчает удар, жалеет и поддерживает. Но иногда так хочется колкого упрека, чтобы прочувствовав жжение, разрыдаться и разом выплеснуть все негативные мысли! Как судьба-издевка смеется над нами, женщинами, подсылая в такие моменты знакомых людей! И как же становится горько от того, что в этот момент мы чувствуем, что передаем часть себя и своих проблем этому милому сердцу существу, и оно тоже погружается в грусть, вместе с нами. И это не остановить! Ей-богу, я сойду с ума, если Френки попросит поделиться с ней моей горечью!

Но нет, я заперла дверь еще вечером. И сейчас, пишу это послание неведомому человеку, который быть может никогда и не появится, или я сама, когда приду в должное состояние, сожгу его, чтобы ни одна живая душа не узнала, что твориться за моей маской утонченности и напущенного смирения. Вы можете считать это слезоизлиянием, но мне действительно от этого стало лучше. Я благодарна вам за то, что вы наделены поистине божественным терпением, ведь не каждый человек на этой прекрасной земле способен вынести женские слезы. Слезы горечи и отчаяния, а не боли.

Еще раз говорю вам спасибо.

И вот, за окном я вижу, как одинокий лучик солнца пробился-таки сквозь эту серость и пал за деревья, наверное, в небольшой пруд, где мы ходили с Джеком. Несомненно, это добрый знак, посланный свыше; это надежда на лучший исход. Я хочу в это верить. Нет. Теперь я буду в это верить. Пусть это будет моей маленькой тайной религией. Не бойтесь, Бог – есть Любовь, и я всецело ей предаюсь.

Прощайте, милый друг,
С. У.

_________________

Показать сообщения:   
Начать новую тему   Ответить на тему    Торрент-трекер NNM-Club -> Словесники -> Проза Часовой пояс: GMT + 3
Страницы:   Пред.  1, 2, 3, 4, 5  След.
Страница 3 из 5