Написанное ниже имеет множество недостатков (в частности, неясная концовка и целый ряд других),Но переделывать написанное (и очень давно) не стану. Если у кого-то возникнет желание что-либо дополнить, изменить - Бог в помощь!Замок.
На берегу реки жемчужной,
Где берег каменист и крут,
Поставлен замок неприступный,
Который тени стерегут.
На башне виден часовой,
И поднят мост над рвом бездонным.
Ночь. Город спит. Лишь ветер злой
Вдоль улиц тянет песни-стоны.
Не раз пытался дерзкий враг
Таранами разрушить стены,
Свой водрузить над башней стяг,
Поставить замок на колени.
Осада длилась много дней,
И ров переполнялся кровью.
Атаки становились злей,
Безжалостней и бестолковей.
Вот вечереет. Кончен бой.
Противник возвратился в лагерь.
День, окольцованный с бедой,
Сполна испил кровавой браги
Усталость вновь брала своё.
Ночь храпом полнила палатки,
И прекращало вороньё
На поле брани пир свой сладкий.
Казалось, в замке, кроме стен,
Почти что некому сражаться.
Час смертный близок уж совсем,
Осталось до утра дождаться.
Вот наступил полночный час,
Весь замок озарился светом,
Мост опустился и тотчас
Въезжает на него карета.
За ней десяток верховых.
По камню стукают копыта,
И брызжут искры из-под них,
И ими ночь насквозь прошита.
И вот ведь странно, часовой
Трубу к губам прижал: Тревога!!!
Глядь – поднят мост, пуста дорога.
- Уснул, каналья! Ну, постой!
Весь лагерь разбудил, мерзавец,
Тебя убить любой был вправе!
Эх, быть тебе без головы,
Умойся-ка росой с травы.
Лишь только ругань улеглась,
И снова сон окутал лагерь,
Опять карета понеслась
По мосту
вместе с кавалькадой.
Как быть? Опять поднять людей?
А вдруг, исчезнет наважденье?
Он трёт глаза, клянёт чертей,
Грозится своему виденью.
Всё ближе кони. Их полёт
Нельзя назвать, наверно, бегом:
Конь до земли не достаёт,
Луна не блещет на доспехах.
Ну, часовой! Труби, труби!!!
Но он поднять не может руку,
Он видит ясно впереди
Свой смертный час, с землёй разлуку.
И чуть не добежав его,
Заржали кони, звёзды гаснут.
Дождались часа своего
душа и тело –
- мёртв несчастный.
А что же вождь? Он пробуждён
Вошедшим в сон могильным мраком.
Глаза открыл, но видит сон:
Спит у костра его собака…
Протёр глаза. Закутана плащом,
Спиной к огню, лицом к его постели
Стояла дева грёз его.
Потом
Его глаза корону рассмотрели.
-Молчи,- она сказала,- и внимай
Тому, что будет сказано.
Отныне
Узнаешь вкус потерь и боль утрат,
И муки от любви недостижимой.
Всё это я дарю. Ты, верно, рад?
А до утра лежи здесь недвижимо.
Вождь, вдруг, услышал бездну тишины:
Не ржали кони, лагерь будто вымер.
Костёр тут вспыхнул, да и вовсе сгинул,
Оставив кучку пепла у стены.
И до утра вождь пялился во тьму,
Не в силах тела оторвать от ложа.
Вливалось в грудь отчаянье ему,
Да и тоска туда вселилась тоже.
А утром смерч пронёсся над рекой,
Смёл лагерь, как его и не бывало.
Лишь вождь, навек повенчанный с тской,
Побрёл, куда глаза глядят, куда попало.
Вот замок. Мост опущен. И никто
Не охраняет стен его и башен,
И амбразуры дышат пустотой.
Беззвучием своим тот город страшен.
Вождь по пустынным улицам прошёл,
Поднялся по ступеням каждой башни,
Но ни души нигде он не нашёл,
Крик его – эхом возвращался не однажды.
До ночи просидел он у ворот.
Куда идти? Зачем? Нет в жизни смысла.
Влюбился он, ведь вот как вышло…
Но полночь близится. Вот, вот…
Он ждёт карету всякий день,
Пока что тщетно ожиданье.
Ведь вождь отбрасывает тень,
Его любовь – само сиянье.
И неизбежно их слиянье,
Ведь ночь перетекает в день.