Много сказано об этом великом событии, но всё-таки, как это удивительно и кажется теперь почти невероятно, но со времени первого Парада Победы прошло уже 75 лет! На земле залитой кровью выросло уже не одно поколение людей, возродились из руин прежние и поднялись новые города. Почти ничего уже не напоминает о невероятной для нашего, относительно мирного поколения, жертвенности бойцов и тружеников страшных и геройских сороковых годов прошлого века. Жизнь стремится дальше и все мы забываемся в каждодневной суете. Прошлый век! Трудно привыкнуть к этим словам. Но вся наша продолжающаяся жизнь и мирное небо и наше Отечество - всё это и благодаря Вам, Поколение Великой Отечественной Войны!
Честь и низкий поклон всем увидевшим этот день Ветеранам и Труженикам! Все эти невероятно долгие и кровавые военные годы, Вы приближали этот день, Вы трудились ради него, Вы жертвовали жизнью и здоровьем ради этого дня! ... Светлая память всем ушедшим от нас!
На весеннем прохладном ветру Застывает вода в ручейках. Я впервые стою на посту С боевым автоматом в руках!
Дремлет город, окутан во мгле, Призадумалась рядом сосна. Бродит сон по притихшей Земле. Только мне в эту ночь не до сна.
Чутко сердце и чуток слух. Пост Отчизна доверила мне. Где-то хрустнул маленький сук... Каждый шорох ловлю в тишине.
Но война не погасит мечту, Дум о мире, о светлых днях... Я впервые стою на посту С боевым автоматом в руках!
Едва-ли можно найти еще одну такую профессию, которую уважали бы все люди без исключения. В военное время сражений и постоянного риска быть убитым или раненым ценность этой профессии увеличивается в разы.
Воин, зная что ему помогут и не оставят в беде, чувствуя эту поддержку, увереннее выполнит свой долг и решительнее поднимется в атаку. Медики РККА вылечили за годы войны более 17 миллионов бойцов! Удалось избежать повальных эпидемий заразных болезней, так часто сопровождавших армии во все времена.
Во время одного из боев вражеские автоматчики прорвались к медсанбату дивизии, расположенному у Северной дороги. Врачи, санитары и легкораненые вступили в бой и прикрыли эвакуацию остального персонала, тяжелораненых и имущества медсанбата
Кончался перевязочный и хирургический материал /.../ Сорванные тесемки на индивидуальных пакетах расщепляли, стерилизовали и перевязывали сосуды во время операций/.../ Люди пухли с голода. Два санитара умерли на ходу от истощения. Раненым кроме хвойного горячего чая ничего не давали – нечего было давать. Сырость, голод, комары, холод изводили. Даже лечь было негде, так как под ногами было колеблющееся торфяное болото
Госпитали, медсанбаты и медсанроты скитались по лесам в поисках сухих и относительно безопасных мест. Вот как пишет об этом бывшая медсестра 59-й бригады Е.Л.Балакина (Назарова): «Мокрые, холодные, голодные как затравленные зайцы, всюду натыкались (мы – Б.Г.) на немцев и снова поворачивали назад. На ходу саперы делали настилы для лошадей с повозками, на которых везли медицинское оборудование и др. Лошади гибли одна за другой, засасывали болота, это страшная картина. Целыми днями мы, мокрые по пояс, бродили с баграми между деревьев. Не помню, сколько времени мы так бродили, но где-то 6-7 дней прошло, когда ночью, наконец, пришли на крошечный пятачок сухой земли около речушки Глушица
Из книги воспоминаний Марии Фатеевой: «О прожитом и пережитом» Записки военной медсестры. Архангельск. Северо-западное книжное издательство.1989г. Стр.31-36
Мария Ивановна Фатеева родилась в 1923 году в Пензенской области. Училась в медицинском техникуме, с третьего курса добровольцем ушла на фронт. Работала в полевом передвижном хирургическом госпитале, входившем в состав 40-й армии 1-го Украинского фронта. Инвалид войны, в течение трех лет была прикована к госпитальным койкам. Инвалидность не позволила ей вернуться к избранной профессии. «Но в стороне от жизни оставаться не могла,— пишет Мария Ивановна — хотелось быть среди людей, рядом с ними. И это мое желание исполнилось. На протяжении многих лет я была внештатным корреспондентом районной газеты; Знамя Ленина; писала о людях самых разных профессий, о судьбах фронтовиков...» М. И. Фатеева — кавалер ордена Отечественной войны 1-й степени. О прожитом и пережитом — первая ее книга.
Записки М. И Фатеевой — это эмоционально яркий рассказ о Великой Отечественной войне, о послевоенной жизни поколения, прошедшего через войну о судьбе человека, искалеченного, но не сломленного ею. Книга адресована широкому кругу читателей.
Через несколько дней меня вызвал начальник отделения. «Зачем бы?» — недоумевала я и решила, что нажаловался Осьмушкин, которому я в первое свое дежурство никак не могла попасть иглой в вену, пришлось просить помощи у опытной медсестры. В ординаторскую вошла, робея, ожидая разноса. Анна Петровна Буркина подняла на меня усталые, покрасневшие от бессонницы глаза. — Садись,— кивнула она в сторону табуретки. Я присела на самый краешек. — У меня к тебе, Маша, просьба: тяжелораненый Павел Чебот нуждается в особом уходе. Мы ампутировали ему ноги. Парень отчаялся, не хочет лечиться. Он сейчас в изоляторе. Я освобождаю тебя от дежурства в палате, будешь ухаживать только за Чеботом. Главное, Маша, вселить в него надежду. Если будет очень тяжело, впрыснешь морфий. Ясно? — Ясно! — ответила я, тотчас поднявшись. Приказ есть приказ, его не обсуждают. Но в душе я возмущалась: «Неужели опытной сестры не нашли? А вдруг у меня опять что- нибудь не получится?» Однако вскоре начала себя успокаивать: чего раньше времени рассиропилась? Зачем тогда на фронт просилась? Придя на дежурство, увидела всхлипывающую санитарку Симу Калякину. — Ты чего ревешь? — Не могу я больше с ним! Принесла ему ужин, а он тарелку с кашей швырнул в стенку и разбил. Я его уговаривать, а он на меня стаканом замахивается...— и заревела пуще прежнего. Стараюсь ее успокоить, а у самой все внутри дрожать начинает. Господи, и за что же мне такое наказание! Но надо идти в палату... Тускло горит фитилек в коптилке, сделанной из гильзы снаряда. Раненый — на топчане. Простыня сбилась, обнажив забинтованные культи. На полу — осколки тарелки, разлетевшаяся каша. Машинально начала прибираться, собрала осколки, подтерла пол. Чем бы еще заняться? Но заняться пока было нечем. Украдкой
взглянула в лицо раненого. Худое, с заострившимся носом. Глаза на этом лице кажутся неестественно большими. Они, не моргая, смотрят в одну точку. Я взяла табурет и решительно села рядом. Павел резко повернул голову. — Уйдите! — закричал он.— Дайте мне спокойно умереть! — Умирать не надо,— сказала ему тихо.— Надо жить. И вы будете жить! — Таким обрубком?— зло усмехнулся он,— Не хо-чу! Как заклинание повторял он: — Не хочу! Не хочу! Не хочу! Его изуродованное тело металось, глаза лихорадочно блестели. Проще всего в эту минуту было ввести ему морфий. Пусть успокоится, поспит. А только дальше что? Снова — морфий? Привыкнет к наркотикам, тогда и впрямь — пропал человек. Я слегка дотронулась до его руки. — Не надо отчаиваться, Павлуша... Не так уж страшно жить без ног, как тебе сейчас кажется... Если бы ты видел, какие есть ребята тяжелые! Молодые совсем, а слепые, или без рук и без ног... Если такие, как ты, отчаиваться будут, им-то что остается? Павел затих и лежал, отвернув лицо к стене. А я и тому была рада, что не кричит больше, не перебивает меня, не гонит прочь. Откуда только и слова взялись? Ведь не учат им в училищах. Что где болеть может — расскажут, как укол или перевязку сделать — покажут, а вот как отчаявшегося человека успокоить — не объяснят... Мы долго молчали. Я подумала, что Павел уснул. Но он, оказалось, не спал. Видимо, думал над моими словами, а может, были у него свои думы. — Болит у меня, понимаешь? — вдруг заговорил он тихим, глуховатым голосом.— Вот здесь болит,— показал он рукой на сердце.— Я ведь не только ноги на войне потерял... Мы деревню мою освобождали. Мне этот бой никогда не забыть... Как одержимый, вперед рвался, думал, вот ведь сейчас фашистов выбьем, и маму увижу... Ведь рядом же! Сестренку обниму... А там... Там даже дома не осталось... Павел заплакал. «Пусть поплачет,— горько подумала я.— Пусть облегчит душу. У него и впрямь горе-горькое...» Больше он не буянил. Принимал лекарства, медленно, неохотно, но ел. И все время молчал. Ночами спал плохо, беспокойно. Спросить бы, чем еще помочь ему, да боязно, вдруг опять сорвется. Решила не тревожить. В одну из ночей Павел почти до утра не спал, ворочался, чуть слышно постанывал. — Павлуша, почему ты не спишь? Может, укол сделать? — все же спросила я.— Ты скажи, если очень болит... — Пальцы очень болят... Которых нет,— вновь, как в ту ночь, горько усмехнулся он и, помолчав, добавил: — Ладно, это пройдет. А вот душа ноет — спасу нет... Мысли всякие одолевают... — Какие?
Он пристально, холодно посмотрел на меня. — А зачем вам знать? Моя боль вас не касается... И тут неожиданно для себя самой я разревелась. От беспомощности и обиды — видимо, все мои старания были напрасны... — Я вас обидел? — встревожился Павел.— Простите, я не хотел... И медленно, словно выдавливая из себя слова, заговорил; — Мне ведь что обидно?.. Что я жизни совсем не видел. Мне ведь только недавно девятнадцать исполнилось... Не успел и с девушкой погулять. А теперь кому я нужен? Родных нет. Одна дорога — в инвалидный дом... — Ну что вы, Павлуша! — горячо воскликнула я.— Все у вас будет хорошо. Встретится вам хорошая девушка, полюбит... — Да? — он вновь резанул меня холодным взглядом.— А вы бы полюбили? Вот такого, как я? Вот так вопрос! — У меня есть жених, Павел. И если с ним такое случится, я его не оставлю. — Ну что же, вашей преданности можно позавидовать... А на мой вопрос вы все-таки не ответили...— он снова усмехнулся, но теперь уже не зло, а горько. — Знаешь, Павлуша,— сказала я, подумав,— когда ты кричал и бил посуду, тебя было жалко, и ничего, кроме жалости, ты не вызывал. А потом, когда рассказывал о себе... Ты хороший, добрый человек. Ты мужественный человек. Я это поняла. Я знаю,— говорила я, волнуясь,— такого человека можно полюбить... — Спасибо, сестра,— тихо сказал он. И эти простые слова были для меня дороже всякой награды. ...Мы с Ниной Матюшиной медленно идем по извилистой тропке к реке. Позади дежурство. День — прекрасный. Настроение у меня хорошее и я не сразу замечаю, что Нина чем-то расстроена. — Случилось что-то? — спрашиваю. Она тяжело вздохнула: — Меня раненый один позвал. Весь в бинтах, как мумия. «Что тебе?» — спрашиваю. «Посиди,— говорит,— со мной, сестрица». Села, а он вдруг: «Вы кого-нибудь любили?» Ничего себе, думаю, такой тяжелый, а о любви говорит. «Нет»,— отвечаю ему. А у него голос дрогнул. «Вот и я,— говорит,— никого полюбить не успел, ни с одной девушкой не поцеловался. Обидно мне, сестричка, умирать». Я его успокаивать стала, вылечим, говорю, не умрешь, еще и на свадьбе твоей погуляем. Смотрю, он слабо так губы растянул, видно, улыбнуться хотел. И — умер! Дрогнул так телом весь, и затих. И так мне его жалко стало... Так жалко!.. Знаешь, Маша, я его мертвого в губы поцеловала...
У Марии Фатеевой так же есть стихи посвященные будням и воспоминаниям фронтовой медсестры, опубликованные в книге: "Исповедь ветерана Войны " Череповец-Вологда 2002г.
В тот год суровый в медсанбате Я весь израненный лежал. В той белой маленькой палате В бреду метался и стонал. Мне было только восемнадцать, Был непоседа паренек, Но как же, как не волноваться, Когда остался я без ног?! Давила грудь обида злая, Повязки с ран своих срывал. Врачей к себе не допуская, На свете жить я не желал. Вы подошли и сели рядом, Коснулись ласково рукой, Согрели душу теплым взглядом — Как будто были мне родной. Каким же вы волшебным словом Могли, сестрица, мне внушить, Чтоб я в себя поверил снова, Что стоит мне, калеке, жить? Я не скажу, что жизнь легка. Мне и теперь бывает больно, Уж слишком рана глубока! Она терзает грудь невольно. Но я живу, но я дышу, Опять весны рассвет встречаю, И на работу вновь спешу, Хорошим делом увлекаюсь. О, как желал бы встретить вас, Чтоб до земли вам поклониться! Сиянье ваших добрых глаз Всегда мне помнится, сестрица!
Остались в строю
Сняли мы солдатскую шинель И давно не носим гимнастерку. Стали мы уж бабушки теперь — Бывшие военные девчонки. В волосах пушинки седины, Да и поступь стала уж не та, Но остались с грозных лет войны Мы в душе солдатами всегда. Так же любим Родину свою, Не стоим от жизни мы в сторонке. Навсегда остались мы в строю — Бывшие военные девчонки!
В ожидании раненых
На окраине разбитого села, Где дорога фронтовая пролегла, Развернули мы палатки средь дубков, В них поставили букетики цветов: Запах мяты и ромашки полевой — Пусть же будет раненым покой. В форме стали мы отважней и храбрей, А в халатах — милосердней и добрей. Ждали раненых, как братьев дорогих, Как защитников, героев фронтовых. В ту тревожную и памятную ночь Мы готовы были раненым помочь. Мне помнится ныне... В палатке белой, фронтовой Лежал, от ран страдая. Явились Вы передо мной, Как добрый вестник мая. Не утихал военный гром, Рвались вблизи снаряды. Задела смерть меня крылом — Всю ночь Вы были рядом. Минула грозная пора. В цвету Земля — святыня. Но взгляд Ваш ласковый, сестра, Мне помнится поныне...
Всем желаю мира и здоровья! Цените мир и помните Победу!
Я хожу по родной мне земле И в погожие дни, и в ненастье, Я хожу по родной мне земле, А ведь это — огромное счастье! (Мария Фатеева. Из стихотворения: «Доктору Козловой»)
