Мир, в котором мы живём, схож с гигантских размеров центрифугой, которая вращается вокруг своей оси с бешеной скоростью. И эта скорость, с течением времени, всё возрастает.
Живём мы каждый в своём секторе-государстве, и каждый по-своему: одни упорно карабкаются к центру, стараясь всеми правдами и неправдами занять положение как можно ближе к нему. При этом прихватывая по пути всё, что по их мнению, плохо лежит. Всё захваченное таким образом немедленно становится «моим». Вторые, не рискуя ввязываться в эту гонку, пытаются просто удержаться на месте, там, куда были поставлены волею судьбы. Им тяжело. Они цепляются за своё место всем, чем могут. На их головы постоянно сыплются удары каблуков тех, кто лезет к центру. Их суставы и мышцы изнывают от постоянного напряжения. Их спины – один большой горб, покрывающий всю середину сектора-государства (чем меньше по размерам сектор, тем меньше горб). И, наконец, третьи. Эти уже ничего не пытаются. Центробежной силой их просто размазало по краю центрифуги, и выбраться от сюда, даже под сень горба, никому ещё не удавалось. И хотя попадают они сюда каждый по-своему, участь у них одна.
Количественный состави первых, и вторых, и третьих не есть величина постоянная, а очень даже переменная. Те, что рвутся к центру, часто, не рассчитав силёнок, так и не добравшись до заветной цели (ведь чем ближе к центру, тем тесней – конкуренция), срываются вниз. Мало кому из них удаётся зацепиться на уровне горба. Чаще, сорвавшись, они теряют интерес абсолютно ко всему, даже к самой жизни. И, безропотно, смиренно сложив ручки, пролетают до самой крайней стенки.
Там, на самом краю, несмотря на естественную постоянную прибыль за счёт сорвавшихся от центра либо не удержавшихся на уровне горба, особо тесно не становится, потому что постоянно освобождают место те, кто вовсе сник и был раздавлен напрочь. Те же, кто держится на среднем уровне и весь этот горб в целом, отличаются завидным количественным постоянством. Так получается за счёт того, что никто никуда не лезет. Все свои силы они направляют на то, чтобы удержаться на месте. Даже в том случае, если, в силу каких-либо причин, освобождается место соседа, никто, кроме родственников, на него претендовать не будет. Освободившееся место в кратчайшие сроки, будет занято самым шустрым из них.
Мне суждено было родиться где-то в основании горба. С самого детства мне твердили, что выше головы не прыгнешь. Какое там? Кто же в молодости старших слушает? В то же время мне внушали, что в нашей великой стране каждый сам хозяин своей судьбы, и я в это неистово верил. Мной владело непреодолимое желание вырваться из общей массы и занять место как можно ближе к центру.
Моей жизни хватило на несколько попыток. Каждый раз, меня пускали до определённого уровня и скидывали назад. Каждый раз, падая, я не складывал смиренно руки, а цеплялся за всё, что можно. Каждый раз мне удавалось остановить падение на том уровне, откуда я начинал своё восхождение. И каждый раз, отдохнув немного, я повторял свои попытки снова и снова. Пока однажды меня не скинули с такой силой, что я не смог зацепиться за своё начало и пролетел до самой крайней стенки.
И вот я здесь уже какое-то время. Я смирился со своей участью, но не сдался. Оказывается и здесь можно жить. Любую боль можно перетерпеть, пересилить, главное – не потерять желание жить. Когда вокруг тебя ежеминутно случается масса больших и малых личных трагедий, свои беды и боли как-то уходят в сторону и кажутся не такими уж и страшными, не такими уж и болючими. Себя жалеть нельзя, но других просто необходимо, ведь на то мы и люди. Мы просто обязаны: любить, сострадать и сопереживать.
Для меня мир перевернулся: всё встало с головы на ноги, произошла полная переоценка ценностей. Всё, что раньше было близким и потому невидимым, неважным и ненужным, отсюда видится ясным, весомым, но, увы, уже недосягаемым. Да, я теперь знаю, где истина и в чём она, но мне до неё уже не добраться. Сколько б я не крепился – конец один. Ну и что, как бы там ни было, а жизнь прожита не зря. Я, хотя бы пытался. |
