Даниил Мордовцев | Ирод (2015) [MP3]

МОРДОВЦЕВ, Даниил Лукич, псевдонимы - Данило М. Слипченко, Данило Мордовец, Афродита, Берне из Бердичева, Мистер Плумпудинг и др. [7(19).XII.1830, слобода Даниловка Усть-Медведицкого округа Ростовской губ.- 10(23).VI.1905, Кисловодск; похоронен в Ростове-на-Дону] - прозаик, поэт, историк, публицист. Один из самых плодовитых беллетристов второй половины XIX в. Автор многочисленных (около ста томов) исторических романов, повествований, хроник, научных монографий и очерков. Писал на русском и украинском языках. Принадлежал к старинному украинскому; казачьему роду. Имя деда, сотника Запорожской Сечи, Слипченко-Мордовца стало одним из его. литературных псевдонимов, а биография отца, выкупившегося на волю крепостного крестьянина, волновала его всю жизнь. Свои литературные начинания М. связывал с богатой библиотекой: старинных книг, оставшейся после смерти отца (1831). С семи лет пробовал писать стихи, а в 1840 г., подражая Дж. Мильтону, сочинил поэму (не сохранилась). Опекуны и первый учитель дьяк Федор Листов отмечали в своем питомце незаурядные способности и редкую память, что позволило ему вскоре стать первым учеником окружного училища и затем с похвальным листом окончить Саратовскую гимназию (1850). Правда, о школьных голах М. отзывался достаточно резко: "Развития положительно никакого и не от кого было ждать" (Из минувшего и пережитого.- С. 580). В гимназии он штудировал древние языки, однажды написал комическую поэму в духе "Одиссеи", был дружен с А. Н. Пыпиным, учившимся в той же гимназии и ставшим впоследствии известным историком литературы. В 1850 г. М. поступил на филологический факультет Казанского университета, но, по его словам, "влекомый к большому образованию" и следуя советам Пыпина, через год перевелся на словесное отделение в Петербургский университет. Вместе с Пыпиным, О. Ф. Миллером, В. И. Ламанским он занимался в семинаре акад. И. И. Срезневского, который высоко оценил студенческие опыты М. (разборы летописей, обработку фольклорных текстов и др.). Выпускное сочинение "О языке "Русской правды" (1854) было отмечено золотой медалью. Возможно, под влиянием Срезневского в М. развился интерес к изучению летописей, агиографии, исторических преданий, ставших основным источником его романистики.

После окончания университета (1854) М. переехал в Саратов. Некоторое время служил в губернском статистическом комитете, а с 1856 г. редактировал неофициальную часть газеты "Саратовские губернские ведомости". Его научные интересы оставались прежними: он публиковал историко-статистические очерки и этнографические заметки ("Характеристика поволжского населения", "Местные заметки по летописи Саратова", "Опыт собирания нравственной статистики" и др.), изучал фольклор Поволжья и Украины. Совместно с Н. И. Костомаровым, отбывавшим ссылку в Саратове, М. подготовил в 1854 г. "Малороссийский литературный сборник". В него вошли стихи Костомарова, поэма М. о запорожцах "Казаки и море" (на украинском языке) и народные песни в литературной обработке поэтессы А. Н. Пасхаловой, ставшей осенью 1854 г. женой М. В поэме заметна тяга М. к контаминации фольклорных источников и стилизации, что он и подчеркнул в редакционном предисловии: "Я подражал южнорусской народной поэзии" (Твори.- Т 1.- С. 601). Те же приемы он использовал в рассказах и повестях, посвященных украинской деревне: "Нищие" (1855), "Звонарь" (1858). "Солдатка" (1859), "Заматаев" (1859) и др. (на украинском языке). Этнографически точные описания сочетались в них с идиллическим и романтическим пафосом. В то же время М. публиковал в "Саратовских губернских ведомостях" острые фельетоны о нравах горожан и провинциальных помещиков, подписывая их разнообразными псевдонимами.

Летом 1860 г. М., воспользовавшись предоставленным отпуском, усиленно занимался в библиотеке и губернских архивах. Уже к осени 1860 г. он подготовил исторические монографии "Обличительная литература в первых русских журналах и стеснение гласности", "Понизовая вольница", "Самозванец Ханин", "Самозванец Богомолов". Бесконечный ряд самозванцев, крестьянские бунты М- считал "результатом ненормального состояния всего тогдашнего строя" (Самозванцы и понизовая вольница.- С. 54). Тщательное исследование цензурной политики Екатерины II ("Обличительная литература...") и талантливые беллетризованные исторические очерки благосклонно встретила столичная наука. В 1861 г. М. пригласили на кафедру русской истории Петербургского университета, но из-за тяжелой болезни жены он вынужден был отказаться. Цензурные гонения на сочинения М. стали причиной осложнения отношений с саратовским губернатором В. А. Щербатовым, завершившихся уходом М. из редакции (1862) и отъездом из Саратова (1864). Но переезд в Петербург не был удачным. М. служил за скромное жалованье в хозяйственном департаменте министерства внутренних дел, практически не имея возможности заниматься наукой. В 1867 г. он вернулся в Саратов и до 1873 г. служил правителем канцелярии губернатора.

С середины 60 гг. М. публиковал многочисленные исторические и критические заметки в журналах "Русское слово", "Отечественные записки", "Вестник Европы", "Дело", "Исторический вестник", в газетах "Неделя" и "Голос". Особое внимание читателей привлекли монография М. "Пугачевщина" (1866) и вышедшие отдельными изданиями исторические описания "Самозванцы и понизовая вольница" (1867), "Гайдамачина" (1870), "Политические движения русского народа" (1871). По словам автора, эти сочинения объединяло "предпочтительное внимание к голытьбе, забытой историей" (Представляет ли прошедшее русского народа какие-либо политические движения // Отечественные записки.- 1871.- No 3.- С. 116). Они не были собственно научными статьями: как правило, теоретические положения иллюстрировались художественными зарисовками. Вслед за Костомаровым М. связывал войну Пугачева, "гайдамачину", разбой, самозванство с нравственным несовершенством общества, невежеством и произволом помещиков. В документальных очерках о положении крестьян перед отменой крепостного права, составивших книгу "Накануне воли" (1872), запрещенную цензурой, М. дал яркую историческую панораму "русской изобретательности" в зверствах, пьянстве и распутстве. А в "Политических движениях русского народа" философски обосновал свое представление об историческом процессе. Ссылаясь на концепцию Г. Спенсера и Дж.-С. Милля о неизбежной позитивной эволюции "государственного организма", он выдвигал собственную (мало оригинальную) теорию "центростремительных" и "центробежных" сил в истории ("Политические движения..."-Т. 2.- С. 180). По мысли М., стихийные народные выступления ("центробежные силы"), противостоящие "центростремительным силам" (государство и право), соответствуют "свободному историческому росту" и не нуждаются в политическом руководстве.

Возможно, этим объясняется в целом негативная оценка М. революционного движения "шестидесятников".

В повести "Новые русские люди" (1868) и романе "Знамения времени" (1869) М. попытался откликнуться на современные проблемы, продолжить спор о "новых людях", начатый Тургеневым и Чернышевским, объявив "знамением" времени отказ интеллигенции от политической борьбы. Герои романа и повести горячо спорят о Н. Г. Чернышевском, Н. А. Добролюбове, Н. А. Некрасове, обсуждают труды Ч. Дарвина и Г. Спенсера, произносят пространные монологи о "русском деле", об истинных и мнимых ценностях, обращаются к читателям с многочисленными призывами: "Мы просто идем слиться с народом...", "Работою вы победите мир!", "Труд - вот единственное спасение России...". Их "новизна" состояла в том, что они полностью отреклись от идей революционной демократии, отвергали "звериный закон" революции, шли в народ, по словам одного из персонажей романа, "не бунты затевать", не учить народ, а "учиться у него терпению, молотьбе и косьбе". Столкнувшись со стеной непонимания и явной враждебностью крестьян, эмансипированная Варя Барматинова, "слившийся" с батрацкой артелью помещик Караманов ("Знамения времени"), "опростившиеся" интеллигенты Тутнев, Елионский, Ломжинов ("Новые русские люди") отказываются от декларируемых идеалов, довольствуются личным счастьем. М. точно выразил многие народнические настроения, предсказав крах "хождения в народ", но не сумел их обобщить и дать им реалистическое объяснение. В путаных речах героев и комментариях автора сводились воедино переживания "лишних людей" и нигилизм "шестидесятников", теория "малых дел" и либеральные иллюзии, "поразительная", по словам Салтыкова-Щедрина, "пошлость" (Салтыков-Щедрин М. Е. Полн. собр. соч.- Т. VIII.- С. 398, 403) и готовность к самопожертвованию. Короленко писал по поводу романа М.: "Его зачитывали, комментировали, разгадывали намеки, которые, наверное, оставались загадкой для самого автора" (Короленко В. Г. Собр. соч.: В 10 т.- М., 1954.- Т. 5.- С. 316). С художественной точки зрения уже в первых рецензиях повесть и роман о "новых русских людях" противопоставлялись "Отцам и детям" Тургенева (Отечественные записки.- 1870.-No 7.-С. 234). А позднее Н. К. Михайловский справедливо указывал на свойственную М. стилистическую небрежность и объяснял ее "необычной торопливостью" плодовитого автора (Михайловский Н. К. Последние сочинения.- Т. I.- С. 380). После "Знамений времени" к современным темам М. не обращался.

В 1873 г. он опять переехал в Петербург. Служил в статистическом отделении министерства путей сообщения, активно выступал в 70 гг. с публицистическими статьями ("Земство и его деяния", "Действительные причины самарского голода", "О культурных признаках русского народа" и др.) в журналах "Дело" и "Отечественные записки". Бурную полемику вызвала его статья "Печать в провинции" (Дело.- 1875.- No 9.- С. 44-70; No 10.- С. 1-32), в которой подчеркивалась неизбежная ограниченность провинциальной журналистики. Однако ведущее место в творчестве М. этих лет заняла тема русского раскола. Вышли его исторические монографии "Движения в расколе" (1874) и "Последние годы раскольничьих скитов на Иргизе" (1872). Художественным обобщением собранных документальных материалов стали повесть "Сидения раскольников в Соловках" (1880) и роман "Великий раскол" (1884). Сопоставляя фанатизм раскольников и жестокость их преследователей, М. выделил в истории раскола самые яркие эпизоды (подвижничество Морозовой и Аввакума, самоотверженную защиту раскольниками Соловецкого монастыря) и попытался соединить в одном произведении весьма разнородные жанры: житие, историческую хронику и мелодраму. Исторически объективные оценки сочетались в романе и повести с натуралистическими описаниями (самосожжения раскольников, пытка на дыбе боярыни Морозовой и т. п.) и не всегда удачной стилизацией, с цитатами и аллюзиями из "Жития" Аввакума, трудов историков Г. В. Есипова, М. П. Погодина, Н. Т. Устрялова, С. М. Соловьева и самого М. В исторической романистике М. контаминация стала основным творческим приемом.

Серию исторических романов М. обычно предварял научной монографией или статьей, в которой намечал темы и сюжетные линии, связанные с избранной эпохой. Весьма точные психологические зарисовки и характеристики царевны Софьи и Анны Монс перешли, напр., из книг "Русские женщины нового времени" (1874), романы о Петре I "Идеалисты и реалисты" (1876), "Царь Петр и правительница Софья" (1885) "Державный плотник" (1899), а работы 60 гг. о самозванцах и разбойниках обусловили выбор сюжетов и принципы изображения характеров в повестях "Лжедмитрий" (1879), "Сагайдачный" (1882), "За чьи грехи?" (1891) и др. Но развитие сюжета, как правило, подчинялось изначально заданному противопоставлению религиозной нравственности и свободолюбия "народа" безверию и блуду "двора". С одной стороны благородство Разина ("За чьи грехи?") и Булавина ("Царь Петр и правительница Софьям прославление патриотизма и готовности к самопожертвованию "голытьбы" в романах "Двенадцатый год" (1880), "Мамаево побоище" (18811 "Господин Великий Новгород" (1882), а с другой - беспринципность бояр и дворян ("Лжедмитрий", "За чьи грехи?"), осуждение жестокости Петра I и сторонников его реформы ("Идеалисты и реалисты", "Царь Петр и правительница Софья"). Оправдывая вольную интерпретацию документальных материалов и частую смену оценок исторических личностей, М. любил повторять тезис о современных "воспитательных факторах", заключенных в романе (К слову об историческом романе.- С. 651). Из этих соображений он преувеличивал, напр., религиозность Разина, "просветленного" любовью к красавице Заире, или изображал Петра I то патологически злодеем ("Идеалисты и реалисты"), то мудрым реформатором и подвижником ("Державный плотник"), а народ - либо безликой, темной массой ("Лжедмитрий"), либо реальной исторической силой, усвоившей еще в древности демократические "уроки" ("Господин Великий Новгород").

Обратившись в литературному творчеству в период расцвета отечественной историографии как историк М. оставался в рамках позитивистской методологии, подменял научный анализ скрупулезным перечислением и классификацией фактов и документов. В "Исторических пропилеях" (1889), собрании статей и исторически монографий, он повторял свои мысли о соотношении "центростремительных" и "центробежных" сил. Как романист М. фактически возвращаем к традициям романтической исторической прозы 30 гг.: борьба добродетельных героев с историческими злодеями освещалась авторским морализаторством, научные реминисценции и ссылки на документы создавали лишь иллюзию достоверности. Не избежал он и славянофильской идеализации прошлого, что сближало его с популярными романистами-современниками Г. П. Данилевским и Е. А. Салиасом-де-Турнемиром. После путешествия по Европе и Малой Азии (1882-1884) М. настаивал на полном неприятии западной цивилизации, призывал, по его словам, к отрицанию "плодов пресытившейся буржуазии". В путевых очерках "Поездка в Иерусалим" (1882), "По Италии", "По Испании", "Из прекрасного далека" (все - 1884) он настойчиво проводил мысль о кризисе европейской культуры и несомненной исторической перспективе славянских народов.

В 1885 г., тяжело пережив самоубийство приемного сына, талантливого музыканта В. Н. Пасхалова и смерть жены, М. вышел в отставку и уехал из Петербурга в Ростов-на-Дону. В 90 гг. в его многочисленных романах на темы древней истории "Жертвы Вулкана" (1894), "Говор камней" (1895), "Ирод" (1897), "Падение Иерусалима" (1897) и др. преобладали пессимистические интонации, в сюжете на первый план выдвигались любовные интриги, авантюры и историческая экзотика. В них, по словам современника, М. явно "потворствовал низменным страстям скучающей публики", из "историка-беллетриста" превратился в "могильщика" исторической науки, "романиста-компилятора" (Соколов Н. Н. Петр Великий и Вальтер-Скотты-могильщики // Русская старина.- 1894.- No 3.- С. 192-193). Вульгаризируя исторические источники и модернизируя египетские, греческие мифы, он уже редко прибегал к научной аргументации, стремился любыми способами увеличить число своих читателей. В последнем М. явно преуспел. В 900 гг. были изданы три собрания его сочинений, часто переиздавались детские рождественские рассказы и этнографические очерки. В конце жизни он написал книгу воспоминаний "Из минувшего и пережитого" (1902), в которой рассказал о своих встречах с Т. Г. Шевченко, Н. Г. Чернышевским, М. Е. Салтыковым-Щедриным и др. деятелями отечественной культуры.

В истории литературы М. остался "поучительным бытописателем" (Глинский Б. Б. Литературная деятельность Д. Л. Мордовцева.- С. 579). В стремлении к синтезу исторической науки и искусства он во многом предвосхищал появление в литературе жанра "художественной диссертации" (Эйхенбаум Б. М. О прозе.- Л., 1969.- С. 383).

Соч.: Собр. соч.: В 50 т.- Спб., 1901-1902; Полн. собр. исторических романов, повестей и рассказов: В 12 т.- Пг.. 1902-1915; Полн. собр. исторических романов, повестей и рассказов: В 33 т.- Спб., 1914; Твори: В 2 т. / Вступ. ст. В. Г. Беляева.- Киiв. 1958 (на украинском и русском языках; в т. 2 включен на русском языке роман "Знамения времени"); Самозванцы и понизовая вольница.- Спб., 1867; Политические движения русского народа. Исторические монографии: В 2 т.- Спб., 1871; Русские исторические женщины. Популярные рассказы из русской истории. Женщины допетровской Руси.- Спб., 1874; Русские женщины нового времени. Биографические очерки из русской истории.- Спб., 1874; К слову об историческом романе // Исторический вестник.- 1881.- Ноябрь.- С. 642-651; Из минувшего и пережитого.- Спб., 1902 (на украинском языке); Исторические пропилеи: В 2 т.- Спб., 1889; Знамения времени.- М., 1957; Великий раскол. Накануне воли / Под общ. ред. П. Г. Пустовойта; Послесл. В. С. Момота.- Ростов н/Д, 1987.

Лит.: Окрейц С. С. Попытка освободиться от исторической эстетики // Дело.- Декабрь.- С. 39-52; Шелгунов Н. Бесплодная нива // Дело. - 1880. - No 10.- С. 53-61; Субботин Н. Историк-беллетрист // Русский вестник.- 1881.-Май.- С. 149-216; Соколов Н. Н. Петр Великий и Вальтер-Скотты-могильщики // Русская старина.- 1894.- No 2.- С. 191-209; No 3.- С. 164-192; Гордон Г. И. Сионизм и христиане: Отзывы о сионизме Мордовцева, Баранцевича, Михайловского, Милюкова, Короленко, Максима Горького и др. - 2-е изд.- Спб., 1902.- С. 16-18; Глинский Б. Б. Литературная деятельность Д. Л. Мордовцева (По поводу ее пятидесятилетия) // Исторический вестник. - 1905.- No 2.- С. 579-608; Михайловский Н. К. Последние сочинения: В 2 т.- Спб., 1905.- Т. I.- С. 354-382; Налимов А. "Идейные" романы Д. Л. Мордовцева // Беседа.- 1906.- Январь.- С. 54-61; Кауфман А. Даниил Лукич Мордовцев: Из личных воспоминаний // Исторический вестник. - 1910. - No 10. - С. 225-234; Краснянский М. Б. Уроженец Дона писатель Даниил Лукич Мордовцев. 1830-1905 гг.- Ростов н/Д, 1914; Серебрянский М. Советский исторический роман // Литературная учеба.- 1936.- No 5.- С. 32-36; Салтыков-Щедрин М. Е. Полн. собр. соч. / Под ред. В. Я. Кирпотина, П. И. Лебедева-Полянского и др.- М., 1937.- Т. VIII.- С. 395-400; История русского романа: В 2 т. / Ред. второго тома Б. П. Городецкий, Н. И. Пруцков,- М.; Л., 1964.- Т. 2.- С. 86-89; Момот В. С. Даниил Лукич Мордовцев: Очерк жизни и творчества.- Ростов н/Д, 1978.